Капитан Памфил - Александр Дюма

В ответ на похвальное слово потомок Бертрана де Пелонжа отвесил поклон: он был обычным поставщиком префектуры, и пущенная капитаном Памфилом стрела лести попала в цель.

За этим последовало долгое совещание между гражданином Иньясом Николá Пелонжем и капитаном Амаблем Дезире Памфилом, во время которого торговец спиртным продемонстрировал большой практический опыт, а академик — глубокие теоретические познания. В результате беседы, в ходе коей глубокомысленно обсуждалась проблема напитков, капитан Памфил выяснил то, что хотел узнать, а именно: гражданин Иньяс Николá Пелонж собирался отправить пятьдесят бочек (в каждую из которых вмещалось пятьсот бутылок) этой самой водки в Нью-Йорк, торговому дому «Джексон и Уильямс», с которым он состоял в деловых отношениях, и этот груз, в данное время находящийся на Часовой набережной, должен быть спущен по Луаре до Нанта, где будет помещен на борт трехмачтового судна «Зефир» (капитан Мальвилен), готового к отплытию в Северную Америку; все это произойдет в срок от пятнадцати до двадцати дней.

Капитану Памфилу, если он хотел успеть вовремя, нельзя было терять ни минуты. Поэтому он в тот же вечер распрощался с городскими властями Орлеана под тем предлогом, что полученные им разъяснения делают излишним дальнейшее его пребывание в столице департамента Луаре; он еще раз пожал руку бакалейщику и кондитеру, расцеловался с торговцем спиртным и той же ночью покинул Орлеан, заставив наиболее предубежденные против Академии умы полностью изменить свое мнение об этой уважаемой корпорации.

На следующий же день по своем прибытии в Гавр капитан Памфил получил полквинтала изюма и шесть дюжин банок варенья и приказал Двойной Глотке принайтовить все это в своей личной кладовой; затем он занялся приготовлениями к отплытию — они оказались недолгими, поскольку достойный моряк почти всегда плавал с балластом и, как мы видели, обычно брал груз только в открытом море; таким образом, уже через неделю он обогнул Шербурскую косу, а через две недели шел между сорок седьмым и сорок восьмым градусами широты, как раз поперек того пути, которым трехмачтовое судно «Зефир» должно было следовать из Нанта в Нью-Йорк. Следствием этого искусного приема явилось то обстоятельство, что в одно прекрасное утро капитан Памфил, наполовину спавший, наполовину бодрствовавший и лениво размышлявший в своей подвесной койке, внезапно был вырван из этого полусна криком впередсмотрящего, объявившего о появлении паруса.

Капитан Памфил выбрался из койки, схватил подзорную трубу и, не тратя времени на то, чтобы надеть штаны, поднялся на палубу своего судна. Это немного мифологическое явление, возможно, показалось бы неподобающим на борту судна более добропорядочного, чем «Роксолана»; но, к стыду команды, надо признаться, что ни один из ее членов не обратил ни малейшего внимания на это преступление против стыдливости — настолько все привыкли к причудам капитана; что касается его самого, то он спокойно пересек палубу, забрался на коечные сетки, поднялся по нескольким выбленкам на ванты с таким хладнокровием, как будто был прилично одет, и принялся изучать оказавшийся в поле зрения корабль.

Через минуту сомнений не оставалось: это было то самое судно, какое он ожидал увидеть; немедленно был отдан приказ установить каронады на опорах и пушку восьмого калибра — на лафете; затем, убедившись, что его указания будут исполнены с обычной расторопностью, капитан Памфил велел рулевому держаться прежнего курса и спустился в свою каюту переодеться, чтобы предстать перед своим собратом, капитаном Мальвиленом, в более благопристойном виде.

Когда капитан вновь поднялся на палубу, суда находились примерно в одном льё друг от друга; в том из них, что приближалось, по умеренному и важному движению можно было узнать торговое судно, которое под всеми парусами и при хорошем ветре скромно делает свои пять или шесть узлов; из этого следовало, что, если «Зефир» и попытается уйти, резвая кокетка «Роксолана» через два часа его нагонит; но он и не пробовал удалиться, до того верил в мир, обещанный Священным союзом, и в истребление пиратства, извещение о смерти которого прочел в «Конституционалисте» за неделю до своего отплытия. Он по-прежнему шел вперед, доверившись соглашениям, и находился от капитана Памфила всего на половине расстояния пушечного выстрела, когда произнесенные на борту «Роксоланы» слова, долетевшие с ветром к капитану «Зефира», поразили его изумленный слух:

— Эй, на трехмачтовике! Опустите лодку на воду и пришлите нам капитана.

Последовала минутная пауза; затем слова, улетевшие с борта трехмачтовика, достигли в свой черед «Роксоланы»:

— Мы торговое судно «Зефир», капитан Мальвилен, идем с грузом водки из Нанта в Нью-Йорк.

— Пли! — сказал капитан Памфил.

Огненный луч, сопровождавшийся облаком дыма, тотчас вылетел с носа «Роксоланы»; раздался мощный взрыв, и одновременно с этим сквозь дыру в фоке невинного и безобидного трехмачтовика засветилась небесная лазурь. Решив, что стрелявшее в него судно плохо слышит или плохо понимает, трехмачтовик повторил снова и более отчетливо, чем в первый раз:

— Мы торговое судно «Зефир», капитан Мальвилен, идем с грузом водки из Нанта в Нью-Йорк.

— Эй, на трехмачтовике! Спустите лодку на воду и пришлите нам капитана, — последовал ответ «Роксоланы».

Затем, видя, что трехмачтовик медлит с исполнением приказа, а пушка восьмого калибра снова заряжена, капитан во второй раз скомандовал: «Пли!» — и ядро, срезав гребни волн, застряло в корпусе судна в восемнадцати дюймах над поверхностью воды.

— Во имя Неба, кто вы такие и чего хотите? — этот крик с «Зефира» через рупор прозвучал еще более жалобно.

— Эй, на трехмачтовике! — по-прежнему оставалась бесстрастной «Роксолана». — Спустите лодку на воду и пришлите нам капитана.

На этот раз, хорошо ли, плохо ли поняла ответ «Роксолана», была ли она в самом деле глухой или притворялась, ослушаться было нельзя: получив третье ядро ниже ватерлинии, «Зефир» потонет; несчастный капитан не стал тратить время на переговоры, но всякий мало-мальски опытный глаз увидел бы, что команда готовится спустить лодку на воду.

Через минуту шесть матросов один за другим соскользнули по снастям; капитан последовал за ними и сел на корме; лодка отделилась от трехмачтовика, как дитя расстается с матерью; гребцы навалились на весла, преодолевая расстояние, разделяющее суда, и направились к правому борту «Роксоланы»; но один из матросов сверху подал им знак перейти к левому, почетному борту. Ничего не скажешь — капитану Мальвилену оказывали все положенные ему по рангу знаки уважения.

Наш достойный моряк, знакомый с правилами хорошего тона, ждал своего собрата у трапа и прежде всего извинился перед капитаном Мальвиленом за то, каким способом пригласил его, затем поинтересовался, как поживают жена и дети гостя, а убедившись, что они пребывают в добром здравии, предложил капитану «Зефира» пройти в каюту, чтобы обсудить с ним, как выразился Памфил, одно важное дело.