Горгулья - Эндрю Дэвидсон

Он продолжил после паузы:

— Лишь выйдя отсюда, вы, наконец поймете, что ожоги — это навсегда. Ожоги постоянны, они не исчезнут. Вас будет швырять с невообразимых высот: от радости просто жить — в самый низ, когда вам захочется умереть. А едва вам покажется, что вы приняли себя нового, все опять поменяется. Потому что ваше состояние непостоянно.

Ланс как будто немного смутился, словно сказал то, чего не собирался говорить. Он обвел взглядом комнату, посмотрел в глаза каждому по очереди, а потом приступил к торжественному завершению своей речи.

— Сейчас появились невероятные методики лечения ожогов, а врачи научились делать изумительные операции, и я благодарен им, что выжил. Только этого недостаточно. Кожа была для вас символом вашего существа, образом, который вы показывали внешнему миру. Но никогда она не была вами, вашей сутью. Ожоги не отнимают — и не прибавляют — человечности. Ожоги — это просто ожоги. Вы получили уникальную способность понять то, что большинству недоступно: кожа — это оболочка, а не сущность человека. Можно часто слышать, что красота лишь на поверхности, но кто способен понять это лучше нас?

Однажды, уже скоро, — продолжил Ланс, — вы выйдете отсюда и должны будете решать, как вам жить дальше. Станете ли вы тем, что видят другие, или тем, что есть у вас в душе?

Оба варианта одинаково плохи.

На Хэллоуин Грегор притащил мне кучу подарков. Мы по-мужски умалчивали о последнем разговоре, и с помощью конфет он пытался показать, что забыл о нашей размолвке. Если бы не больница, он бы точно принес мне упаковку пива.

В тот вечер в нашей дружбе совершился прорыв. Грегор рассказал довольно странную историю о своем худшем в жизни Хэллоуине, когда он нарядился — в нелепой попытке понравиться знакомой студентке-медичке — человеческой печенью. Он очень старался придать своему костюму максимум реализма, и даже приделал резиновый шланг, долженствовавший обозначать зонд, и вставил его в картонный пакет сводкой, спрятанный в левой доле органа. Он рассчитывал тянуть напиток через шланг в течение всего вечера, чтобы не так нервничать от близости той девушки. (Должно быть впервые в истории человечества кто-то цедил алкоголь из печени и вновь поглощал в себя.) К несчастью, Грегор так смущался, что вскоре напился в стельку. Под конец они с девушкой оказались в студии какого-то художника, что зарабатывал на жизнь копиями работ Джексона Поллока. В итоге Грегор заплатил художнику несколько сотен долларов, потому что блеванул на один из холстов, хотя я не очень понимаю, чем это повредило картине.

Я попытался отплатить Грегору рассказом о своем самом постыдном Рождестве — о провалившейся попытке соблазнить гномика из большого универмага, который был на самом деле женой накачанного стероидами Санты.

Грегор ответил мне собственной святочной историей о том, как случайно выстрелил в свою матушку из духового ружья, полученного им в подарок через долгие месяцы клятвенных обещаний в первую очередь заботиться о безопасности.

В конце концов мы отчего-то решили делиться друг с другом самыми-самыми ужасными историями из нашего детства — не важно, в праздник они случились или нет. Я начал первый.

Как всякий обычный мальчик, я обнаружил, что мне приятно гладить свой пенис, но, поскольку в то время я жил со своей тетушкой-наркоманкой и дядюшкой-алкоголиком, мне не с кем было обсудить это биологическое открытие.

Из подглядываний за обдолбанными взрослыми у меня сложилось смутное представление о такой штуке, как венерические заболевания. Подхватить их очень плохо — от этого с писькой случаются всякие гадости. (Тетя Деби, когда не могла избежать упоминаний о моем пенисе, всегда называла его «писькой».) Кроме того, я знал, что венерические заболевания передаются через жидкости, выделяющиеся во время половых актов. Наверное, стоило провести кое-какие исследования, но я слишком хорошо изучил библиотекарш, чтобы пойти на риск быть застуканным с какой-нибудь такой книжкой. И потом, к чему исследования, если и так очевидно: поскольку в эякуляте бывают венерические болезни, а я теперь сам способен эякулировать, следует быть особенно аккуратным, чтобы не заразиться.

Я мог бы прекратить мастурбации, но они доставляли столько удовольствия!

Можно было накрыть живот полотенцем, которое впитает опасную жидкость, однако полотенца слишком большие, их не спрятать и очень сложно незаметно выстирать.

Я мог бы мастурбировать в носок, но все носки у меня были тонкие, хлопчатобумажные — жидкость опасно протекала бы прямо в поры моей кожи.

Я мог бы мастурбировать в полиэтиленовые пакеты для завтрака, на молнии. Да, подобный подход был не только здравым с медицинской точки зрения, но также обеспечивал удивительное удобство. Точно так и следовало поступать.

Вскоре под кроватью у меня образовалось множество раздувшихся пакетиков, но я не мог избавиться от них за один раз: а вдруг их кто-то заметит в мусорном баке? Или бездомная собака разбросает эти непристойности прямо перед домом? Поэтому я счел самым разумным поместить свои пакеты в чужой мусорный бак: чем дальше от нашего трейлера, тем лучше.

В идеале мне требовался бачок в богатом районе города, подальше от трейлерного парка как в смысле расстояния, так и в плане социальной дистанции. Однако я не учел, с каким подозрением денежные чуваки смотрят на мальчишек, шныряющих возле их мусора. Вскоре примчалась полицейская машина, и я был вынужден объясняться с двумя грузными офицерами.

Мне отчаянно не хотелось выдавать истинный характер затеянной операции, однако полицейские потребовали отдать им большой пластиковый пакет. Я умолял отпустить меня, уверял, что внутри ничего нет, только «школьный завтрак». В отобранном силой пакете обнаружилось сорок маленьких мешочков с неизвестным содержимым, и полицейские захотели знать, какими именно жидкими наркотиками я торгую.

Я испугался допроса в местном отделении, неизбежного химического анализа млечной субстанции и признался, что разгуливаю с запечатанными пакетиками для завтрака, наполненными моей собственной спермой.

Полицейские вначале мне не поверили, однако подробностей всплывало все больше, молчаливое изумление делалось все отчетливее — и офицеры расхохотались. Понятно, что меня такая реакция на угрозу собственному здоровью не порадовала. Навеселившись вдоволь, полицейские сгрузили мои мешочки в ближайшее мусорное ведро и отвезли меня домой.

В духе нашей вновь обретенной мужской солидарности Грегор похвастался, что у него найдется история не хуже, если не лучше моей.

В юности Грегор был так же невежествен, хотя ему-то зачтется, что он в отличие от меня никогда не опасался самозаразиться ЗППП. Когда он открыл для себя самоудовлетворение, мысли его потекли примерно в таком направлении: «Раз мастурбация с помощью сухого кулака доставляет такое удовольствие, то что получится, если использовать нечто более схожее с вагиной?»

И Грегор принялся экспериментировать. Он пробовал с жидким мылом в душе, пока не столкнулся с суровой реальностью кожного раздражения. Следующая попытка была связана с кремом для рук, и получалось неплохо, пока отец не заинтересовался необычным стремлением мальчика умягчать кожу. Наконец Грегор, обладавший пытливым умом и доступом к большой фруктовой корзине в кухне, задумался о возможностях, предоставляемых банановой кожурой. Разве не сама природа создала такую кожуру специально как укрытие для столбика плоти?