Пик Дьявола - Деон Мейер

Он отпер дверцу, сел и потянулся, чтобы отпереть пассажирскую дверцу. Мкетсу и Марэ сели в машину. Он вставил ключ в замок зажигания.

— Чего ради ей так не хочется, чтобы люди знали о ее семейном положении? Чего ради? Чем плохо обращение «миссис»? Или «мисс»… Шесть тысяч лет с этими обращениями все было хорошо, так нет, мать ее, ей непременно нужно быть какой-то поганой миз…

— Бенни!

— Чего ради, Клиффи?

Невыносимо. Ему надо выпить. Он нащупал в кармане клочок бумаги; он сам не помнил, что положил его туда.

— Не знаю, Бенни, — сказал Клиффи. — Поехали!

— Погоди минутку, — ответил он.

— Будь я на ее месте, я бы тоже хотела, чтобы меня называли «миз», — тихо сказала Андре Марэ с заднего сиденья.

Он нашел записку, отстегнул ремень, сказал «Извините» и вышел из машины. Прочитал номер на записке и нажал кнопки на своем мобильнике.

— Баркхейзен слушает, — ответил голос на другом конце линии.

Гриссел отошел подальше от машины.

— Док, ваши таблетки ни хрена не помогают. Я не могу удержаться. Не могу работать. Я в полном дерьме. Мне хочется всех избить. Док, я не могу больше так, сейчас куплю себе целый литр бренди и выпью. Слышите меня?

— Слышу, Бенни.

— Ладно, док, я просто хотел вам сказать.

— Спасибо, Бенни.

— За что спасибо?

— Ты сделал выбор. Но сделай милость, перед тем как выпьешь первую рюмку…

— Что мне сделать, док?

— Позвони жене и детям и скажи им то же, что и мне.

Она сидела и смотрела на Соню. Малышка лежала на большой кровати, подсунув ручку под щеку, а другую — еще по-детски пухлую — прижав к ротику. В окно светили лучи заходящего солнца; при свете волосы ее светились и переливались. Кристина сидела очень тихо и смотрела на дочку. Она не искала в ее чертах сходства с Вильюном, не восхищалась совершенством ее черт.

Тельце ее ребенка. Незапятнанное. Нетронутое. Святое, чистое, невинное.

Потом она расскажет девочке, что ее тело чудесно. Что она красива. Что быть красивой, привлекательной и желанной — не грех, не проклятие, а благословение свыше! Таким даром можно наслаждаться и гордиться. Она расскажет Соне, как приятно хорошо одеться, накраситься и, идя по улице, ловить на себе восхищенные взгляды мужчин. Это естественно. Они будут осаждать ее укрепления, как солдаты в бесконечной череде войн. Но у нее есть оружие, с помощью которого она позаботится о том, что ее завоюет только тот, кого выберет она сама, — любовь к себе.

Вот какой дар она принесет своей дочери.

Кристина встала и взяла новый нож, купленный в интернет-магазине. Она пошла в ванную и заперла дверь на задвижку. Посмотрелась в зеркало и легко провела лезвием по лицу — от брови до подбородка.

Как ей хотелось надавить посильнее! Как не терпелось разрезать кожу и ощутить жгучую боль!

Она сняла футболку, расстегнула за спиной застежку бюстгальтера; одежда упала на пол. Она поднесла кончик ножа к груди. Обвела сосок. Перед мысленным взором увидела, как полосует себя по груди. Она увидела надрезы, сделанные крест-накрест.

Еще два года. Всего два года!

Она присела на краешек ванны и задрала ногу. Положила левую ступню на правое колено. Поднесла нож к подушечке под большим пальцем и резко и глубоко резанула — по направлению к пятке.

Охнув от резкой боли и увидев, как на дне ванны скапливается кровь, она подумала: «Ты больная, Кристина. Больная, больная, больная».

— Вначале Карлос мне даже нравился. Он был не такой, как все, — со мной. По-моему, в Колумбии больше принято ходить к проституткам, чем у нас. Он никогда не боялся, что его кто-нибудь увидит, как большинство моих клиентов. Он был невысокий, жилистый, ни грамма лишнего жира. Всегда смеялся. Всегда был рад меня видеть. Сказал, что я — самая красивая кончита на свете. «Ты — блондинистая бомба Карлоса». Он всегда говорил о себе так. В третьем лице. Никогда не говорил: «Я». «Карлос хочет тебя клонировать и экспортировать в Колумбию. Ты очень красива для Карлоса».

У него были нежные руки; вот одно из немногого, что я о нем помню. Нежные, мягкие, как у женщины. В постели он вел себя шумно — издавал разные звуки, кричал по-испански. Он кричал так громко, что однажды к нам в дверь постучали и спросили, не нужна ли помощь.

В первый раз он заплатил мне больше на двести рандов. «Потому что ты самая лучшая». Через несколько дней он перезвонил. «Помнишь Карлоса? Так вот, он не может без тебя жить».

Сначала он меня смешил. Когда приехал ко мне в Гарденз. До того, как я начала ездить к нему, до того, как узнала, чем он занимается. До того, как он начал ревновать.

Еще до знакомства с Карлосом она написала письмо.

«Ты была хорошей матерью. Все испортил папа. И я. Вот почему я оставляю тебе Соню».

Она хотела еще что-то добавить, написать, что мать заслуживает второго шанса с дочерью, но всякий раз, как начинала писать, она мяла листок и начинала сначала.

Поздно ночью она сидела на краешке ванны и резала себе ножом запястья. Между часом и тремя ночи — Соня спит в своей веселой детской с чайками на потолке и Микки Маусом на стене. Она понимала, что не имеет права всаживать нож глубже, потому что не может просто так бросить своего ребенка. Придется придумать что-то другое — чтобы наносить себе меньше вреда.

Интересно, сколько крови натечет в ванну…

Большое ли облегчение она испытает, когда из нее выйдет все плохое?

Карлос Сангренегра, который говорил по-английски с сильным испанским акцентом… Карлос в тесных джинсах и с усиками, о которых он так заботился. На шее, на тонкой цепочке, маленькое золотое распятие — только оно и оставалось, когда они ложились в постель, хотя собственно в постели они находились редко.

— По-собачьи, кончита, Карлос любит по-собачьи!

Он стоял на полу, широко расставив ноги; она склонялась над кроватью. С самого начала он был не такой, как все. Он был как ребенок. Все в ней возбуждало его. Ее груди, цвет волос, глаза, тело, бритый лобок.

Он приходил и раздевался, и был уже готов. Он не хотел никаких разговоров вначале. Ему никогда не бывало неловко.

— Разве ты не хочешь сначала поговорить?

— Карлос платит пять сотен не за разговоры. Это он может получить бесплатно где угодно.

Он ей нравился — в те первые разы. Возможно, потому, что он так бурно ею восхищался и выражал свое восхищение словами. Кроме того, он приносил цветы, иногда дарил ей маленькие подарки, а когда уходил, всегда оставлял немного денег сверху. Она решила, что так принято в Южной Америке. До Карлоса у нее не было латиноамериканцев. Немцы, англичане, ирландцы (эти обычно пьяные), американцы, голландцы (которые всегда на что-нибудь жаловались) и скандинавы (наверное, лучшие любовники из всех). Но Карлос был первым. Колумбиец.