Побочный эффект - Татьяна Туринская

И действительно, не пошла. Целый вечер просидела одна, сердито уставившись в экран телевизора и совершенно не понимая, что там происходит. Мальчишка, наглец! Он уже все расписал по полочкам. Без нее! Сам решил, сам женился. Никуда она с ним не пойдет!

Однако в следующую пятницу, бесконечно удивляясь самой себе, почему-то приняла приглашение. И был ресторан, и было хорошее вино, и была музыка, и было несколько весьма горячих и многообещающих танцев. Однако, как ей и было сказано заранее, Вадим проводил ее до самых дверей, потом, как и обещал, сладко и долго, так, что заныло где-то под ложечкой, поцеловал, пожелал спокойной ночи и ушел, даже не перешагнув ее порога.

А Ирина потом до утра вертелась с одного боку на другой, пытаясь понять, что же это с нею происходит. Почему приняла приглашение этого мальчишки, зная наверняка о его планах в ее отношении. Зачем, зачем, корила она себя. И вместо того, чтобы окончательно разозлиться на него, вычеркнуть его из своих мыслей, поставив жирный крест на его программе-максимум, вновь и вновь вспоминала его долгий страстный поцелуй. И не только выходные, но и вся следующая неделя вплоть до очередной пятницы была отравлена сладострастными воспоминаниями о непроизошедшем.

* * *

Дальнейшие недели и месяцы Ириной владело смятение. Программа-максимум, озвученная Черкасовым, ее пугала. Если первой ее реакцией на нее была злость, то теперь Ира ее боялась. Слишком уж к кардинальным переменам она вела. Хватит с нее перемен. Она еще от маминой смерти и от развода не отошла.

Стоит ли говорить, что сама она не предпринимала шагов навстречу Черкасову. Больше того, ей хотелось помешать ему внедрить его наполеоновские планы в реальную жизнь. Хотелось. Но… Вопреки желанию каждую маленькую битву за каждую маленькую безымянную высоту она безнадежно проигрывала. То ли желание помешать ему было не совсем искренним, то ли во всем виновато ее неумение сказать решительное «нет».

Пока что события разворачивались именно по этой программе, как по нотам. Уже несколько раз они ужинали вместе. Иногда в ресторане, иногда у Ирины дома. Но ни разу еще Вадим не переступил границы дозволенного, вел себя, как близкий друг, или, скорее, как преданный поклонник, но ни в коем случае не более того.

Их отношения все еще ограничивались лишь некоторыми безобидными ласками, но той, заветной грани, они все еще не переступили. Причем Ирина вовсе не была уверена в том, что это ее доблесть. Пожалуй, иногда она даже злилась на слишком щепетильного Вадима. Нет, не потому, что он так долго не переступал эту грань, не потому, что ей самой хотелось ее переступить, поставив тем самым их отношения на новую ступеньку развития. Она злилась на него, потому что не она, а именно Вадим стоял на страже этой заветной грани. Не она одергивала его, не позволяя заходить слишком далеко, а он в самый, казалось бы, ответственный момент, когда Ирина сама уже была готова возразить против его слишком настойчивых ласк, буквально на мгновение опережал ее, словно одергивая сам себя, и переходил к обсуждению погоды ли, мнимых ли преимуществ очередной голливудской экранизации бессмертной «Анны Карениной» перед отечественным фильмом столетней давности. А Ира оставалась сидеть со смущенным видом, вроде это не он ее, а она, распутница этакая, пыталась соблазнить скромного мальчика из хорошей семьи.

Иру пугало присутствие в ее жизни Черкасова. Ее чувства по отношению к нему можно было сформулировать словами «и хочется, и колется». С одной стороны, ей, несомненно, льстило его внимание, а его настойчивость и приверженность намеченному плану подчеркивали, что он воспринимает ее не как временную забаву для пополнения коллекции, что имеет он на нее более чем серьезные виды. С другой стороны, это же и пугало. Эти страшные, неотвратимые шестнадцать лет разницы не были для нее пустым звуком.

Вадим уже не казался ей выспренным, вылизанным, чересчур красивым юношей, производившим отталкивающее впечатление своим безоговорочным физическим совершенством. Да, Ирина отдавала должное его красоте, но неестественная чрезмерность его красоты уже перестала раздражать ее. Теперь Черкасов казался ей милым мальчиком, и все чаще ловила она себя на мысли, что ей хочется назвать его не Вадимом, а Вадиком. И с ужасом, с бесконечной паникой стареющей женщины понимала, чувствовала, что он для нее слишком молод, молод просто-таки до неприличия, и безмерно комплексовала по этому поводу, но в то же время это обстоятельство добавляло как будто бы шарма, этакой приторно-остренькой клубнично-перченой изюминки в их отношения. Он нравился ей, как представитель мужского племени, умел одними руками заставить волноваться и трепетать ее тело. И в то же время где-то глубоко внутри она чувствовала к нему еще и материнскую нежность.

Все это было очень сложно. И страшно. Было до безумия страшно брать на себя ответственность за эти отношения, за возможное совместное будущее. Но Черкасов вел себя именно так, как должен вести себя будущий супруг: корректно и уверенно, не позволяя хотя бы на миг усомниться в уже близком совместном будущем. И Ира чувствовала, что скоро ей предстоит принимать очень важное, ответственное решение, возможно, самое важное в ее жизни. И панически боялась момента, когда она вынуждена будет его принять.

Да, Вадим ей импонировал. Ей уже было приятно его общество. Но даже на минуту она не могла представить себе, что этот человек будет рядом с нею всю оставшуюся жизнь. Не коллегой, а мужем. Нет, не такого мужа ей хотелось. Не таким представлялся. Само слово «муж» в ее понимании упорно ассоциировалось с Сергеем и только с Сергеем. Ирина боялась признаться самой себе, что допускает в свою жизнь Черкасова только лишь для того, чтобы избавиться от мучительных воспоминаний. О Маришке, о Сергее, о маме…

И, когда уже Черкасов озвучил приглашение провести отпуск вместе, прежде чем ответить ему «да» или «нет», вытащила из памяти мобильного номер, который прочно въелся в ее личную память:

– Сережа, давай встретимся сегодня. Мне очень нужно тебя увидеть…

Они встретились впервые после развода. Тогда была лютая зима, теперь лето играло буйством красок, нещадно палило жаркими солнечными лучами.

Они сидели под тентом за выносным столиком у небольшого придорожного кафе. Сергей пил пиво, Ира крутила в руках бокал вина. Разговор не клеился – Сергей был явно настроен враждебно. Ира предполагала, что он не бросится с разбегу в ее объятия, но такого отчуждения все-таки не ожидала. Хотела попытаться объяснить то, что не удалось объяснить под горячую руку. Думала, что теперь, поостыв, Сергей будет более благосклонен услышать оправдания из ее уст. И просчиталась, вместо понимания или хотя бы внимания к ее словам наткнувшись на холодную, почти высокомерную стену.

– Сережа, я очень сожалею о том, что произошло. Но никак не могу объяснить тебе, что, собственно, ничего ведь и не произошло. Ничего не было, понимаешь, ничего. Лариска все подстроила, и вышло так, как будто…

– Ага, – перебил Сергей ее оправдания. – Лариска виновата. Она же и выстроила вас для высокохудожественного снимка. Еще скажи, вы именно так и задумывали, чтобы фото вышло поэротичнее, пошутить, мол, хотели. Да ты же давным-давно перестала быть верной, ты ведь даже под нож хирурга легла сугубо ради острых ощущений! И там, на этом балконе, была только прелюдия. Возможно не первая, даже скорее всего не первая, и вы явно собирались потом продолжить свои изыскания в физиологической области…