Когда боги закрывают глаза - Татьяна Степанова

Адрес адресом, но в переулках у эстакады и Автозаводского моста Мещерский основательно проплутал, все время сворачивая на машине не в те дворы, не к тем домам.

В начале одиннадцатого он наконец-то нашел тот самый дом – его за эти годы подвергли капремонту, но все равно смотрелся он угрюмо. Вместе с дамой-собачницей, выведшей на вечернюю прогулку карликового пуделя, Мещерский преодолел домофон и поднялся на лифте на нужный этаж. Позвонил в дверь квартиры – никто не открывает. Несмотря на поздний час, никого нет дома.

Мещерский, не дожидаясь скрипучего лифта, начал спускаться – итак, облом, Ваньку Лыкова где-то носит. Он и прежде в барах зависал. А может, он здесь вообще больше не проживает?

На счастье Мещерского, дама с собачкой (какие личности порой водятся в старых «индустриальных» домах Москвы!) еще не скрылась в недрах своего жилья.

– Простите, вы не знаете, ваш сосед наверху, он полярный исследователь, долго был в командировке, я его приятель… Скажите, он тут по-прежнему живет или съехал?

– Это Лыковы, я их давно знаю, у него такая сестра приятная, вышла замуж, кажется, за француза, уехала совсем, – дама с собачкой (в спортивном костюме, ветровке Puma и клетчатой шотландской шляпке) подавила вздох зависти в полной своей груди. – А Лыкова я видела на днях, а потом у него в квартире сантехники по трубам стучали – что-то там чинили.

– Когда стучали, простите? – Маленький ростом Сергей Мещерский думал с теплотой: вот ведь женщина, одна с собачкой поздно вечером, на лестничной клетке – дверь у нее за спиной открыта, а она не боится, треплет языком с незнакомцем. Делай что хочешь – нападай, души, грабь… Какие все же женщины милые простодушные создания!

– Позавчера или третьего дня, наверное, ремонт начал сосед.

Мещерский с чувством поблагодарил даму и даже хотел нагнуться погладить пуделя, но тот забился меж ног хозяйки, и Мещерский не посмел оказаться столь дерзким.

Он вышел на улицу, сел в машину и закурил. Ладно, подождем Ваню Лыкова здесь. И вовсе не потому, что Катя так настойчиво просила помочь разыскать его. Нет, на пятьдесят процентов именно поэтому, даже на семьдесят пять процентов… на восемьдесят… Но ведь всегда еще остаются двадцать процентов свободной мужской воли, которая диктует… требует…

Мещерский, откинувшись на подголовник, не заметил, как уснул в машине. Ему опять снилась черневая тайга. И то клюквенное болото, в котором они завязли в ночь Грома и Огня, как прозвал ночь падения космического аппарата «Прогресс» великий тубаларский шаман. Он теперь, наверное, вставил красочный рассказ об этих событиях в свою песню у костра, в байки алтайского леса, на которые он так щедр.

И по-прежнему рассказывает туристам о плоде гнева Эрлика, существе ужасном, что выходит, гонимый голодом, на свою кровавую охоту. И пожирает тех, кто потерялся в тайге. Кого так и не сумели найти, спасти друзья, потому что сбились с пути в ночь Грома и Огня и увязли в чертовом болоте.

А потом взгромоздились на БТР и въехали внутрь горы, что неожиданно открылась…

А после и вовсе сели в самолет и улетели… бросив на произвол судьбы…

Тело, что так и не предали погребению…

Ни на суше, ни в море – нигде…

Мещерский проснулся, как от толчка. Словно ему вдруг не хватило воздуха.

Возле машины – темная тень.

Мещерский увидел Ивана Лыкова и сразу его узнал. Лицо такое бледное в свете ночного фонаря, освещающего двор. Иван Лыков заглядывал в машину.

Часы на приборной панели показывали четверть четвертого.

Катя – с мокрыми волосами, только что из душа, в шелковом топе и домашних шортах – с ногами сидела на диване и в который раз с упоением смотрела «Секс в большом городе». Постаревшие, но все еще милые героини в фильме тянули одеяло каждая на себя. Катя размышляла – а вот каково это в сорок с хвостом выходить замуж за мужчину своей мечты?

Она сделала себе бананово-яблочный смузи – чем не ужин роковой красотки? И с пищеварением потом все тип-топ, бабенки из «Секса» знатоки в таких делах. Затем попыталась представить себе Серегу Мещерского в сорок с хвостом – лохматого и бородатого, уже не расстающегося с очками и нажившего солидный пивной живот.

Нет, нет, нет, никогда. Может, когда-нибудь потом… потом, совсем потом, может, и стукнет сорок лет… тогда уж… может, совсем от безысходности и одиночества…

Тут она вспомнила подружку свою Нину Картвели, вышедшую вторично замуж, за шахматиста. Так вот Нина всегда говорила, что старость им всем – всем друзьям, всей их теплой, когда-то такой сплоченной, а ныне разбросанной временем и расстоянием компании не грозит. Интересно, почему так говорила Нина? И еще вспомнила подружку Анфису – та вообще утверждала, что период от двадцати до тридцати – это целая длинная счастливая жизнь. А тридцать – это вторые двадцать, а сорок – это вторые тридцать, а пятьдесят – это третьи тридцать. И так далее, пока все совсем не закончится.

У Анфисы на все про все – своя собственная арифметика.

– Они ищут лекарство от старости, – сказала Катя, обращаясь к голым землекопам, но грозя пальцем телевизору, показывающему «Секс в большом городе». – А чего его искать-то? Тут оно.

Несмотря на полный событиями день, вечер, несмотря на усталость, спать ей совсем не хотелось. В такую ночь надо садиться в машину и ехать кататься по ночной Москве. Стряхнуть с себя весь этот морок, подозрительность, облачиться в короткое, самое сексуальное на свете платье, распустить волосы по плечам, надеть туфли на умопомрачительных шпильках и поехать в клуб.

Как там у Блока? «И медленно пройдя меж пьяными, всегда без спутников, одна, дыша духами и туманами, она…»

Катя соскочила с дивана и тут же ринулась в спальню, на туалетном столике новые духи – ну-ка, капельку…

Потом выдвинула из-под кровати встроенный ящик – там коробки, коробки, и все с новой обувью.

Эти вот туфельки на шпилечке. Надела, потянулась вся вверх, вверх – вот так, изображаем гибкую кошечку, собрала волосы руками и отпустила – пусть струятся шелковой волной.

И тут же вспомнила, как ОН зарывался лицом в ее волосы…

Не Драгоценный, не муж… если бы Драгоценный вот так вспоминался, было бы намного легче все это переносить, хранить в себе так долго.

ПОДИТЕ ВЫ ВСЕ К ЧЕРТУ! Я САМА…

Звонок на мобильный.

Нет, нет, нет чудес на белом свете.

Звонок звонит.

Нет чудес. Давно кончились.

Звонок.

А вдруг?

– Алло!

– Екатерина, не спишь еще?

– Федор Матвеевич?

– Мигом одевайся и спускайся, я в машине у твоего подъезда.

– Но, Федор Матвеевич…