Столетняя война. Том IV. Проклятые короли - Джонатан Сампшен

делегации, поднял вопрос о прошлогоднем вызове герцога Орлеанского и его недавнем мартовском письме. Что все это означало? Писать такие вещи вряд ли соответствует перемирию, для обсуждения которого они прибыли в Лелингем. Кто был главным в Париже? Действовал ли герцог Орлеанский от своего имени? Или по поручению короля? Или королевского Совета? До получения ответа на эти вопросы, скрепленного печатью короля или королевских принцев, англичане не были готовы приступить к конкретны переговорам. Французскую делегацию возглавляли опытный, но резкий Жан де Анже и президент Счетной палаты Жан де Монтегю, епископ Шартрский. Они были крайне осторожны. "Позиция французского короля, или, по крайней мере, позиция его Совета, — ответил Жан де Анже, — заключалась в том, что перемирие 1396 года остается в силе и оно не будет нарушено". С этим были согласны все королевские принцы. Англичане попросили разъяснений. Французы сказали, что не могут сказать больше из-за неспособности короля, который в начале месяца снова впал в беспамятство. Они считают, что более полный ответ они смогут получить в следующем году или раньше, если король поправится. Блеф Боуэта был оправдан. Он не ушел с переговоров, так как сохранение перемирия было слишком важно для английского короля. 27 июня 1403 года обе стороны согласились переиздать перемирие 1396 года и заключили новые соглашения о рассмотрении претензий, возникших в результате боевых действий на море. Еще месяц прошел в ссорах по поводу неоплаченного выкупа Иоанна II, не возвращенного приданого Изабеллы Французской, компенсации за захваченные в море суда и товары, освобождения пленных, захваченных в ходе боевых действий, извечного вопроса о применении перемирия к Шотландии и дипломатического крючкотворства Жана де Анже, с помощью которого французы, как считали их английские коллеги, пытались затянуть разбирательство всякий раз, когда казалось, что оно приближается к какому-то завершению. Ни один из этих вопросов не был решен[129].

Правда заключалась в том, что французские послы в Лелингеме держали в уме более масштабные планы, разрабатываемые в Париже. В кулуарах конференции епископ Шартрский и его коллеги были заняты подготовкой проекта военного бюджета. Они оценили предполагаемые военные и морские операции против Англии не менее чем в 1.212.500 ливров. Это была огромная сумма. Но это был не предел амбиций герцога Орлеанского. Он также планировал провести осенью и зимой крупную кампанию в Северной Италии под своим командованием. Его тесть Джан Галеаццо Висконти внезапно умер в расцвете сил в сентябре 1402 года, оставив свои владения вдове в качестве регента их несовершеннолетнего сына. Людовик опасался за будущее Миланского герцогства и своего графства Асти, которым угрожал внутренний распад и нападение извне со стороны Флоренции, папства и германского короля Рупрехта, ставших жертвами двадцатилетней завоевательной экспансии Джан Галеаццо[130].

В первой половине июля 1403 года между королевскими герцогами в Париже велись напряженные дискуссии о том, как будут финансироваться многочисленные войны Людовика. Тема была исключительно деликатной, и ее обсуждения происходили в тайне. Ясно только, что они в принципе согласились с тем, что, когда придет время, будет введен новая тяжелая талья. Можно было ожидать, что герцог Бургундский будет возражать. Однако он этого не сделал. Вместо этого он, похоже, отказался от своей давней привязанности к перемирию с Англией и согласился на введение налога, очень похожего на тот, на который он так старался наложить вето в 1402 году. Почему? Частично ответ заключается в том, что его политические позиции в Париже были слабее, чем годом ранее. Но главная причина, по-видимому, была в том, что его подкупили. Смирившись с потерей своего политического влияния, он потребовал значительного увеличения выплат для себя из французской королевской казны в качестве платы за свою покладистость. В итоге он получил увеличенную пенсию за текущий год в размере 100.000 ливров и еще 120.000 ливров в виде единовременной субсидии из резерва Казначейства. Почти все эти деньги были выплачены в период с октября 1403 года по апрель 1404 года. С чисто финансовой точки зрения это была выдающаяся сделка. За эти месяцы Филипп получил из французской королевской казны больше, чем за любой сравнимый период своей жизни[131].

Из обмена мнениями в Лелингеме видно, что англичане с глубоким подозрением относились к своим французским коллегам и сомневались в их доброй воле. И у них были на то все основания, поскольку французское правительство, публично придерживаясь перемирия, использовало бретонцев для его нарушения. Летом 1403 года в Морле на северо-западе Бретани был собран флот вооруженных торговых судов для действий против англичан: около тридцати кораблей с 1.200 вооруженными людьми на борту в дополнение к их экипажам. Масштабы этого предприятия и личности участников не оставляют сомнений в том, что оно пользовалось поддержкой Совета французского короля. Главными командирами были адмирал Бретани Жан де Пенуэ и капитан герцогской крепости в Бресте Гийом дю Шатель, камергер герцога Орлеанского. Флот Морле нанес большой ущерб. 8 июля 1403 года он застал врасплох английский рейдерский отряд, стоявший на якоре в гавани Сен-Матье. Англичане попытались бежать, но бретонцы разделили свои силы на две части и устремились им навстречу, издавая ужасные крики, когда они сближались с кораблями противника. Завязавшийся бой продолжался шесть часов, пока у англичан не закончились боеприпасы. К тому времени 500 человек из их экипажей были убиты во время сражения, а еще 500 брошены в море и утонули. Еще 1.000 человек была захвачена в плен для получения выкупа. По сообщениям, было захвачено 40 английских кораблей. После доставки своих призов и пленных бретонцы примерно в начале августа снова отплыли к западному побережью Англии. Там они засели в гаванях, подкарауливая подходящие для нападения входящие или выходящие корабли. Они высаживались на берег и сжигали поселения, убивали жителей и многих забрали ради выкупа. Эти операции завершились 9 августа 1403 года, когда ранним вечером они проникли в Плимутский залив и высадили своих людей примерно в миле от города. Обвинения хрониста Томаса Уолсингема в халатности вполне могли быть обоснованными, поскольку, похоже, ничего не было сделано, чтобы помешать высадке врага. Город не имел стен. Французы подошли к нему незаметно в сумерках и обрушились на него после наступления темноты, быстро перебив всех кто попался под руку. Вся ночь прошла в поджогах и грабежах. На следующее утро нападавшие отплыли с большим количеством пленных и несколькими захваченными грузовыми судами, когда подошел сэр Томас Беркли с войсками западных графств. По пути домой бретонцы высадились на Гернси и Джерси, причинив еще больше разрушений и взыскав с жителей большой откуп. Это был самый страшный