Новая хозяйка собаки Баскервилей - Наталия Миронина

– А он вам сам сказал об этом?

– Да, вернее, он так обмолвился, что все стало ясно.

– Да, я понимаю, – следователь, казалось, был озадачен.

– Вот и я так посчитала. Впрочем, выяснилось это случайно, в разговоре.

– А вы его помните? Этот разговор?

– Да, но он пустяковый…

– А именно?

– Я предложила ему закурить, а он сказал, что бросил. Потом сделал такую паузу, значительную. И голосом очень расстроенным добавил: «Из-за жены».

– Ага.

Следователь отвернулся к окну и некоторое время молчал.

– А вы сами курите? – Следователь опять посмотрел на Катю.

– Я? Нет. И никогда не курила.

– А как же вы ему предложили закурить?

– Господи, я сказала, что, если он хочет, может курить.

– Понятно. – Следователь, казалось, удовлетворился ответом. – А еще вы что-нибудь можете вспомнить?

Катя задумалась – как назло, из головы повылетало все, что случилось за это время на яхте. Все события, безусловно мелкие по сравнению со случившимся, в голове Кати превратились в смазанную мозаику.

– Я не очень хорошо помню. Само плавание – оно такое монотонное, такое размеренное, что, кажется, ничего и не происходило.

– Я вас понял. Вы сейчас попробуйте описать происшествие. Только не торопитесь. И без этих ваших ежей, затопления и… вдовцов. Только факты. Сухие факты.

– Хорошо, я только факты изложу, хотя…

– Все, на этом мы с вами закончим. Продолжим в Москве, – поторопился молодой человек. – Кстати, собака ваша?

Катя замялась. Собака была не ее, но по совершенно дурацкой причуде она вдруг сказала:

– Моя. Это очень хороший, умный пес, – словно следователь мог подозревать Гектора в убийстве, а предать собаку она не могла.

– Это мы уже поняли. – Следователь кивнул в сторону ванной, где бушевал пес. Кате пришлось запереть его туда, поскольку в противном случае следователи не соглашались войти в каюту.

– Это она спасла Юр… Спиридонова, она дернула его, и он упал, поэтому пуля попала в плечо. А могла попасть в сердце.

– Будем разбираться, а сейчас самое главное – точно изложить, что вы делали, видели или заметили.

Катя исписала пять листов и даже попыталась начертить схему.

– Что это за животное? – спросил следователь, указывая на условно нарисованный холм.

– Это пригорок, перед берегом, он такой неровный…

– Я думал, верблюд, – следователь не был лишен чувства юмора.

– Все? – Катя так от всего устала, что ей все время хотелось спать.

– Что вы?! Вас вызовут повесткой.

– Скажите, но ведь ко мне не может быть никаких претензий?!

– Нет, если будет доказано, что вы не в сговоре с убийцей и не специально заманили господина Спиридонова в этот лес.

– Как вы можете, я же спасла его… Если бы я не крикнула…

– А кстати, почему крикнули?

Катя развела руками:

– Я сама не знаю, просто позвала собаку…

– Как можно просто позвать собаку? Она вам зачем-то нужна была, вы ее хотели покормить, надеть ошейник, просто погладить…

– Нет, Гектор не из тех псов, которых хочется погладить. Я позвала собаку, потому что я кое-что увидела, вернее, меня кое-что насторожило…

– Или вы испугались содеянного и в последний момент…

– Не надо меня запугивать, вы забываете, что господин Спиридонов жив, и я могу пожаловаться ему.

– На что?

– На то, что вы оказываете на меня давление.

– Я не давление оказываю, а прорабатываю абсолютно все варианты, – следователь смягчил тон.

Разговор вымотал Катю окончательно. Она поняла, что каждое слово, которое она произносит, будет рассматриваться под лупой. Что каждое ее утверждение, каждый факт может быть как за нее, так и против.

В Москве повестку она получила через десять дней. В самом разгаре ее детективных размышлений и выклеивания макета яхты. Она долго читала бумажку, потом позвонила маме:

– Я завтра иду к следователю, фамилия его Муравьев, зовут Александр Иванович, – затем Катя продиктовала точный адрес, время, номер кабинета.

– Ты что? Как-то не похоже на тебя… – удивилась мама.

– Не знаю. Страшно. Как будто в чем-то виновата. Как будто иду оправдываться, а они могут и не поверить.

– Не говори ерунду! У них работа такая! А ты должна не глупости в голове держать, а вспоминать детали, – привычно рассердилась мама. Помолчав, она добавила: – Конечно, с тобой должен бы поехать муж… Поддержать тебя, подождать, потом расспросить, утешить…

Катя, услышав непривычную для мамы интонацию, совсем перепугалась. Ей стало казаться, что она действительно виновата и сейчас ей объявят об аресте.

– Ничего не случится. Это я просто так, – бросила она и повесила трубку. «Вот для чего нужны мужья, чтобы к следователям провожать!» – думала она и возилась на кухне. Почему-то захотелось приготовить впрок борща, нажарить котлет и сделать ведро пюре. «Испеку пирог с рябиной, – решила она внезапно. – Ванька его обожает. Будет есть и меня вспоминать, свою бестолковую маму. Ни замуж нормально выйти не могу, ни магазин открыть, ни на пять дней в отпуск съездить». Слезы закапали в разведенные молоком дрожжи. Катя плакала и готовила обед как в последний раз.

Важные телефонные звонки раздаются именно в тот момент, когда мы моем голову, красим ногти или руки у нас в муке. Катя, стараясь отодвинуть грязной рукой прядь волос, наклонилась над телефоном и включила громкую связь:

– Екатерина Васильевна? – Мужской голос был искажен микрофоном и звучал надтреснуто.

– Да, это я! – Катя попыталась теперь смахнуть муку с телефона.

– Это Евграфов! Я хотел узнать, во сколько в магазине завтра будете?

– А я завтра не буду. Меня к следователю вызывают. Я сразу туда поеду.

В трубке замолчали, а потом осторожно сказали:

– Ах да, вы же звонили, предупреждали! Забыл, извините. А вы как поедете? Мимо работы не будете проезжать? Мне бы тут документы с вами подписать…

– Нет, боюсь, не успею..

– Тогда делать нечего, придется мне за вами заехать, документы возьму с собой, вы подпишете, а я вас заодно до места довезу.

– Там что-то очень важное?

– Нет, пустяки, но завтра их надо отдать в бухгалтерию.

– Ну хорошо, заезжайте к девяти, я уже буду готова. – Катя продиктовала адрес.

На следующий день она была готова уже в восемь часов. Руки у нее были холодные и мокрые, словно две лягушки. Она тяжело вздыхала, словно уже случилось что-то непоправимое. Все вокруг было таким, словно прощалось с Катей. «Вот, может, я по этой нашей лестнице спускаюсь последний раз. И этот мусоропровод тоже вижу в последний раз!» Запах последнего объекта на секунду отрезвил Катю.