Сожженная карта. Тайное свидание. Вошедшие в ковчег - Кобо Абэ

лицо жены медленно испаряется и наконец вовсе исчезает. Подобная отливу бесцветная грусть, обратившись к далекому морю, замыкается в себе.

– У меня и в мыслях не было делать из тебя злодейку, я просто хотел выставить сыщика в дурацком свете.

– Не нужно разговаривать со мной в таком тоне.

– А твой строитель оказался весьма искусным, верно?

– Моя ошибка в том, что я совершенно непреднамеренно ранила твое самолюбие. Но и у тебя есть слабость. Ты необычайно ревнив.

– Ревнив? Никогда не предполагал…

– Прости. Мне не следовало об этом говорить. Но ты сам виноват, ты вынудил меня. Вот так всегда мы возвращаемся к одному и тому же. И не можем понять, в чем причина того, что случилось… и все равно продолжаем без конца ссориться…

– Может быть, лучше не подавать пока на развод?

– Но ведь ты однажды уже сам об этом просил?

– Это потому, что я был категорически против того, чтобы открывать это ателье.

– А сейчас ты уже примирился с ним, да?

– Примирился потому, что ты игнорировала мои возражения и в конце концов сделала все по-своему. Я не собираюсь упрекать тебя. Ведь в конечном счете ты оказалась права, я же ошибался – это неоспоримый факт… Ревность… нет, здесь что-то другое… похожее, но, думаю, другое… вопрос вот в чем: почему всегда ошибался один я, а ты никогда не ошибалась?

– Я просто теряюсь, не знаю, что и сказать, когда человек вот так сразу превращает себя в жертву.

– Но ведь ты же сама не можешь не признать, что наше совместное существование не имеет никакого смысла.

– Ну а если бы… – Жена вытягивает ноги, кладет на них, сцепив, руки и подается вперед. – А что, если бы мы поменялись местами, а? Если бы, предположим, ты добился большого успеха в деле, против которого я возражала, и по этой причине я бы завела разговор о разводе?..

– Мне, видимо, было бы трудно понять это.

– Какой же ты эгоист.

– А что, разве лучше, если бы тебе было трудно понять?

– Мне действительно трудно.

– Но ведь ты только что говорила, что тебе все понятно.

– Я просто похвасталась.

– Вот оно что… значит, ты заставляешь меня выпутываться из положения, которое я сам не могу как следует объяснить, так, что ли?..

Неожиданно жена выпрямляется и, всплеснув руками, прижимает их к груди. Ее глаза, впившиеся в меня, блестят.

– Поняла. Ты просто ушел из дому, сбежал.

– Сбежал?

Что ж в этом удивительного? У меня действительно было такое намерение, и она понимает это, хотя мы никогда не говорили на эту тему. Пожалуй, лучше всего прикинуться удивленным, будто для меня ее слова нечто совершенно неожиданное. Так я решил, но слова жены, более чем естественные, привели меня в некоторое замешательство. Это правда. Я почувствовал себя униженным, будто мне прямо в лицо вытряхнули содержимое пепельницы… почему?.. может быть, потому, что мне почудилось, что он, разыскиваемый, вдруг слился со своей собственной тенью. На улице солнце припекает все сильнее, оно окрасило дверь в зеленый цвет, и моя тень, вытянувшись вдоль дивана, примостилась в кресле, стоящем у другого его конца. Голова растаяла, ее не видно.

– Да, я считаю, ты сбежал.

Жена утвердительно кивает и пристально смотрит на меня. Мол, если только она сумеет получить от меня подтверждение, то все будет разрешено…

– От кого? От тебя?

– Нет, не от меня, – энергично качает она головой. – От жизни… От того, что заставляет без конца хитрить, от напряжения, словно приходится ходить по канату, от того, что делает тебя пленником спасательного круга – в общем, от всего этого бесконечного соперничества… правильно?.. а я? я была лишь предлогом…

Неожиданно в левом глазу ярким пламенем вспыхивает резкая боль, будто в него вогнали крючок. Это, конечно, из-за зуба. Надо бы наконец пойти к врачу, пока не воспалилась десна.

– А разве в жизни агента частного сыскного бюро не нужна ни хитрость, ни борьба?

– Не занимайся демагогией. Соперничество на самой оживленной центральной улице и такое же соперничество на окраинных улочках, где подвизается частный сыщик – обыкновенный соглядатай, – в обоих случаях это соперничество, но смысл его различен. Ты оставил свою прежнюю работу и поэтому ушел из дому – в этом я убеждена… и, что самое главное… ведь одно из этих двух в чем-то было и хорошим, почему же ты бросил их одновременно… если причиной было не соперничество… правда? Ты считал, что поскольку ты против ателье, то, даже если б тебе и позволили здесь остаться, одно это не было бы разрешением проблемы, вот в чем дело… это была бы жизнь, проблемы которой не разрешишь иначе как победой в соперничестве…

– Неужели я был настолько расчетлив?

– У тебя что-то болит?

– Зуб сломал.

– Это еще ничего. – Она двумя пальцами сняла приколотую к груди брошь в виде коробочки, открыла крышку – в ней лежали в ряд три плоские маленькие таблетки. – Мое лекарство, которое у меня всегда наготове… в последнее время опять начались головные боли…

Будто девушка только этого и ждала – портьера сильно заколыхалась, и она появилась, пятясь задом. Короткое платье цвета вялой зелени так плотно обтягивает ее, что кажется – вот-вот разойдутся швы… жемчужно переливающиеся ажурные чулки… тупой воротник, как на военной форме… проказливо-веселые огромные глаза… манжеты с отворотами, скрепленные перламутровыми пуговицами… и, наконец, наполненные до краев, вот-вот расплескаются, кофейные чашки… На каблучках своих туфелек – тоже цвета вялой зелени – девушка поворачивается кругом, искоса бросает на меня взгляд и скользящей походкой не спеша идет вперед. Движение каждого мускула на бедрах вырисовывается настолько четко, что кажется, будто касаешься их ладонями. Я не мог не восхититься искусством жены, сумевшей так скроить это платье.

– Может, запьешь водой?

– Ничего, боль как будто прошла.

В какой-то момент, это кажется неправдоподобным, боль действительно исчезла. Девушка, закусив нижнюю губу, напряженно улыбается, но в тот миг, когда она ставит чашки на стол, неожиданно вздрагивает, и кофе проливается. Она громко смеется и усаживается на стул прямо передо мной. Видимо, это была игра – наивность, помогающая продать свой товар подороже. Жена, обращаясь за подтверждением к девушке:

– В его комнате всегда прибрано, чтобы он мог вернуться в любое время, правда?

Девушка, бесстыдно заглядывая мне в глаза, радостным шепотом:

– Мужчина, как интересно…

Я все равно убежден, что не должен возвращаться.

Если считать белым – кажется белым; если считать черным – кажется черным высушенное солнцем покрытие скоростной автострады… скорость девяносто километров – на десять километров больше разрешенной… ревет мотор,