Самая темная чаща - Холли Блэк

Они вместе рухнули на утоптанный земляной пол. Джек смеялся, его лоб был мокрым от пота:

– Здорово, правда? Ни с чем не сравнится.

У Хэйзел резко закружилась голова, и ей показалось, что она пережила страшную потерю. Она рванулась обратно к феям. В тот момент девушке казалось, что стоит только к ним присоединиться, как все снова станет хорошо.

– Эй, погоди! – Джек схватил ее и утянул подальше от танцующих; она, пошатываясь, еле держалась на ногах. – Хэйзел, не надо. Пойдем, милая, пора уходить. Извини, пожалуйста. Я не подумал, что тебе станет так плохо.

Милая. Слово повисло в воздухе, наполовину вытянув ее из помешательства. Но, нет, для него оно не может ничего значить. Милая – так говорят о бродячих кошках, очаровательных малышах и дамах в старых фильмах. Хэйзел глядела на Джека, часто моргая. В голове начало проясняться.

Он снова рассмеялся, на этот раз немного неуверенно:

– Хэйзел?

Она смущенно кивнула:

– Я в порядке… теперь.

Он приобнял ее за плечи.

– Хорошо.

В эту секунду какая-то девушка, отделившись от круга танцующих, подбежала к ним и вцепилась Джеку в воротник. Не успела Хэйзел возмутиться, как та уже прижималась губами к губам парня.

Его рука соскользнула по Хэйзел, объятия ослабли, и ресницы, затрепетав, опустились. У девушки был большой красный рот и синеватая кожа; в спутанных каштановых волосах торчали голубые розы. Она была красива той неземной красотой, что заставляла моряков направлять корабли прямо в сердце бури. Хэйзел понятия не имела, откуда они знают друг друга, да и знают ли вообще. Но увидев, как ходит кадык Джека, как руки феи, исследовав нижний край его рубашки, скользнули под нее, девушка залилась стыдливым румянцем. Она не могла понять, что чувствует, но отчаянно хотела перестать чувствовать вообще. Наконец Джек разорвал поцелуй, глядя на Хэйзел с явным ошеломлением.

Мимо шло существо в золотых доспехах, с кубками, наполненными янтарным вином. Фея схватила один из них, поднесла к губам и залпом выпила. Потом повернулась к Хэйзел.

И проникновенно и глубоко поцеловала. Хэйзел вздрогнула от удивления, однако не оттолкнула ее и не отстранилась сама. Она ощутила мягкость губ девушки и прохладу ее языка. Мгновение спустя Хэйзел почувствовала и вкус вина, которое фея перелила из своего рта в ее.

Никакой еды и напитков. Это было важное правило, одно из самых главных – стоило только попробовать их еду, как вся остальная приобретала вкус пыли и пепла. Или ты сходил с ума, надевал гигантскую грибную шляпку и начинал бегать по городу, полагая, что тебя преследует армия кузнечиков. Или все сразу.

Хэйзел прекрасно понимала, какой безрассудной она была. Или какой пьяной.

Вино напоминало звездный свет, струящийся по горлу. Хэйзел глупо улыбнулась Джеку. В ушах стоял оглушительный рев, а больше ничего.

Бен стоял в дверях комнаты Хэйзел, недоверчиво глядя на записку, которая лежала на кровати сестры. Просто вырванный из блокнота листочек с накарябанным шариковой ручкой сообщением:

Не злись на Джека. Это я его заставила. Хочу, чтобы ты знал: со мной все хорошо, и я не одна.

Бен ударил по стене искалеченной рукой и тут же сморщился от боли, хмуро глядя на приставшие к пальцам кусочки краски. Он был зол – на сестру, на себя, на весь мир.

Он не мог понять, почему Хэйзел не похвасталась, что это она освободила их принца; почему позволила брату топать по мокрому лесу, выставляя себя дураком, вместо того, чтобы просто признаться, что она сделала.

Может, она старалась защитить его чувства? Но тогда это делало его невыносимо жалким.

Хэйзел вечно пыталась прыгнуть выше головы. Всегда хотела всех защитить: город и его жителей – от лесных чудищ; родителей – от необходимости столкнуться со всеми теми вещами, которые они спускали на тормозах; его самого – от осознания собственной трусости, когда он бросил охоту. Когда чудовище напало на школу и все в панике разбежались, она осталась, чтобы спасти Молли. Бен вспомнил, как сестра заходила в эту дверь своей обычной уверенной походкой, говорящей, что ей не нужна никакая магия, никакое фейское благословение.

Бен рассказывал истории. Хэйзел их воплощала.

Она была храброй. И глупой, раз так сбежала.

– Бен? – позвала мама снизу. – Все хорошо? Ты не ушибся?

– Я в порядке, – откликнулся он. – Все в полном порядке.

– Тогда иди сюда. И сестру прихвати.

Мама – в одной из папиных растянутых, заляпанных краской рубашек – была на кухне: инспектировала холодильник, выбрасывая протухшее. Когда Бен вошел, она изучала пластиковый контейнер с заплесневевшим йогуртом.

– Папа звонил. Он хочет, чтобы мы на несколько дней переехали к нему в Куинс.

– Что? Когда?

Она запустила йогурт в мусорное ведро:

– Как только вы с сестрой соберетесь. Иногда я серьезно терпеть не могу этот город. От того, что здесь происходит, у меня мурашки. А где Хэйзел?

Бен вздохнул:

– Пойду найду ее.

– Берите вещей по минимуму. Оба.

Бен чуть было не спросил, значат ли мурашки, что ей страшно. Ему хотелось понять, как у нее получается притворяться, что плохие вещи на самом деле не так уж и плохи. Самому Бену иногда казалось, будто он с ума сойдет от воспоминаний.

Он вышел на улицу. Не зная, что делать, уселся на ступеньки и просидел так битый час, глядя на луну во все еще светлом небе, срывая колоски лисохвоста и завязывая на стебельках узелки, пока они не рвались. Как брат он, разумеется, обязан был прикрыть Хэйзел, но надежды на то, что мама не попытается выяснить, куда она ушла, не было. Наконец он вернулся в дом.

– Хэйзел здесь нет, – признался он.

Мама повернулась к нему:

– Что это значит?

– А что это может значить? Она ушла. Несколько часов назад. Наверное, пытается выяснить, что на самом деле происходит в городе.

Мама посмотрела на сына так, будто в его словах не было никакого смысла:

– Но это же опасно.

– А то, – фыркнул Бен, взбегая по ступенькам в свою комнату.

Он попытался дозвониться до Джека, но все время попадал на голосовую почту.

Телефон Хэйзел лежал в соседней комнате. Чувствуя себя выжатым, как лимон, Бен плюхнулся на кровать. Он не спал ни в эту, ни в предыдущую ночь. И не имел ни малейшего представления, что делать. Но стоило ему лечь, размышляя над происходящим, как глаза закрылись, и он заснул – прямо в одежде, на не разобранной постели.

Бен проснулся от прохладного ветра, задувающего в распахнутое окно, и в недоумении уставился в темноту. Он не знал, сколько проспал, но прекрасно помнил, что означает, когда у него сосет под ложечкой. Кто-то был рядом. По его венам тут же разлились адреналин, страх и возбуждение, от которых мороз бежал по коже.