Музыкальная шкатулка Анны Монс - Екатерина Лесина

Игнат сумел достать отчет по тому делу. Закрыли его сразу, то ли не желая скандала, то ли и правда расследовать там было нечего.

Картина была обыденной до отвращения. Ольга Барская, оставшись одна в доме — дети давно жили отдельно, а слуги получили заслуженный выходной, — возжелала испить кофею. Она спустилась в кухню и, добившись от аппарата желаемого — а желала Ольга эспрессо, — поднималась к себе. С чашкой в руках. И вот чашка вдруг возьми и выскользни из рук, да на костюм, а кофе — горячий, а на ногах у нее — домашние босоножки на десятисантиметровом каблуке… и Ольга не удержалась, покатилась по лестнице да шею себе и свернула.

Несчастный случай?

Или же только выглядит как несчастный случай?

Конечно, охрана поселка утверждает, что в доме действительно никого не было… но Игнат знал, насколько опасно верить подобным утверждениям.

— Расскажите мне о первом ее муже.

Фото его Игнату тоже доставили. Обыкновенный такой человек, серый, ничем не примечательный, можно сказать. Вот только взгляд несколько выбивается из образа: не мутный, не усталый, напротив — хищный, словно за маской Перевертня прячется… кто?

— Ой, ужасный человек, — Инга взмахнула рукой — отрепетированный жест, плавный. Дева-лебедь, и белое платье, подчеркивающее золотистый загар ее кожи, играет «на образ».

Как же они все любят играть на образ!

— Мы с ним только один раз встречались. И я еще удивилась: ну чем он Оленьке так уж понравиться мог? Я к ней в гости зашла… просто так. Обычно, конечно, я предупреждаю о визите, иначе — это неприлично! А тут вдруг как-то просто… заглянула.

Не скажешь, что Инга была так уж сильно привязана к подруге. Да и то, если разобраться по уму, разве у женщины друзьями бывают женщины? Потенциальные союзницы, потенциальные соперницы или же относительно безопасные личности, те, с кем можно провести часик-другой за сплетнями и кофеем.

Ольга относилась к последним.

Она была… никакой. Даже несмотря на все усилия имиджмейкеров, которые ею занимались. Пожалуй, истинную — серую — сущность Оленьки невозможно было спрятать.

Это Ингу радовало.

Нет, конечно, нехорошо радоваться чужим неудачам, но… так спокойнее. Рядом с Ольгой Инга всегда выглядела жар-птицей, ради этого одного стоило перетерпеть Оленькино нытье. Вечно у нее что-то не ладилось. То мамаша ей нервы трепала, то дети ни в грош ее не ставили, то просто окружающий мир радовать переставал. Экзистенциальная тоска…

А тут — Оленька пела… Инга услышала ее еще на первом этаже и удивилась: надо же, а серая пташка-то вовсе и не серая даже… соловей!

Голос-то хороший у нее, сильный и богатый.

И песня такая, от которой в душе все переворачивается. Инга даже замерла, чтобы не спугнуть это ощущение. А потом песня закончилась, и она поднялась, желая высказать Оле свой восторг.

В гостиной сидели двое, Оленька, раскрасневшаяся, возбужденная, какой Инга никогда прежде ее не видела, и престранный тип в сером мятом плаще. Тип сидел за роялем и перебирал клавиши, мелодия рождалась нервная, ломаная и какая-то злая.

— Дорогая! Я так рада, что заехала к тебе! — Инга старую подругу обняла и расцеловала. — Не знала, что ты такая талантливая…

Тип зыркнул в сторону Инги и сгорбился.

— Познакомь меня со своим гостем.

Оленька смутилась и покраснела сильнее обычного.

— Это Вик, мой первый муж…

— Я, пожалуй, пойду, — тип поднялся и, смерив Ингу взглядом, от которого у нее мороз по коже вдруг пробежал, действительно удалился.

— Он… очень хороший человек, — словно оправдываясь, сказала Оленька. — Только мама его почему-то не любит.

В этот момент Инга, как никогда прежде, поняла Оленькину маму, пусть и считала ее всегда хладнокровной старой стервой.

— Если она узнает, что мы снова встречаемся, — Оленька трепала лист одинокой розы, которая лежала рядом с ней на диванчике. Цветок был из недорогих и явно появился тут не случайно. — …то устроит скандал. И дети тоже будут против…

— А ты?

— Мне с ним хорошо…

Инга ни о чем не спрашивала, но Оленька вдруг сама принялась рассказывать: о том, как она встретилась в университете с человеком, который первый увидел в Оленьке не серую мышку, а умного и достойного человека. О том, какой была эта ее утерянная любовь, и что закончилась она свадьбой, а свадьба — разводом, во многом — из-за мамы… ну, и еще из-за собственной Оленькиной глупости.

Ей надоело жить в нищете. А оказалось, что в богатстве тоже не много радости.

Нет, Оленька после того развода ни в чем не нуждалась, но вещи, казавшиеся ей недавно важными, вдруг потеряли всякое значение. Она существовала по чужим правилам, и никто, ни мать, ни новый муж, ни ее подруги, одобренные ими обоими, ни даже дети не особо задумывались над тем, чего же хочется самой Оленьке. Она понимает, что винить некого, но…

Теперь-то она получила свободу!

Инга слушала ее пылкую речь, не перебивая. Пусть себе говорит. Какое Инге дело, если разобраться, до Оленькиных душевных треволнений? Хочется ей связать жизнь с этим ненормальным, так и на здоровье… Конечно, мамочка Оленькина вряд ли одобрит подобный пассаж, и зря Оленька надеется, что она останется в стороне. Денежный кран по-всякому перекрыть можно.

— Почему ненормальный? — Игната чем дальше, тем сильнее интересовала личность человека, который и завязал весь этот узел со шкатулкой.

Инга поджала пухлые губы, но все же ответила:

— Я с ним тогда встретилась… точнее, он пришел ко мне.

Инга всегда пользовалась услугами одного СПА-салона, не слишком широко известного в узких кругах, но тем не менее, несмотря на отсутствие обычного пафоса, весьма и весьма достойного. Ей нравились эти уединенность и покой, вежливое дружелюбие хозяйки и исполнительность сотрудников, лишенная всякого раболепия, да и давала о себе знать многолетняя привычка.

И тот раз мало чем отличался от предыдущих.

Инга чувствовала, как она молодеет… нет, она не считала себя старой, скорее уж, зрелой — хорошее, обтекаемое слово, — но всякий раз, оказываясь в умелых руках Стефочки, массажистки от бога, Инга ощущала, как прожитые годы словно покидают ее тело.

И когда Стефочка, окончив сеанс, уходила — она искренне полагала, что после массажа обязателен получасовой отдых, чтобы душа свыклась с обновленным телом, — Инга впадала в ласковую дрему. Ей было тепло и уютно. Играла музыка, негромко и не раздражая ее…

— Не шевелись, — вдруг сказал кто-то шепотом ей в самое ухо и вцепился Инге в волосы. — Иначе хуже будет!

Щеки ее коснулось что-то холодное.

— Ты же не хочешь, чтобы личико твое пострадало? Потом долго ремонтировать придется.