Особо опасная статья - Вячеслав Денисов

Вынув кассету из приемного гнезда видеомагнитофона, следователь выставил ее на свет. Ответ, почему изображение исчезло с экрана при фиксации такого странного времени, был найден. Закончилась пленка.

– А где же следующая съемка? – удивился он, пытаясь вскинутыми вверх бровями уязвить Сидельникова.

– Я забрал все, что там имелось, – упрямо повторил тот. – Сейчас запись ведется на те кассеты, которые были в видеотеке последними. Я справлялся у начальника охраны объекта.

– Вы пытаетесь убедить меня в том, что кассеты с записью позже девяти часов двадцати четырех минут того дня, когда произошло похищение, исчезли?

На этот раз вопрос откровенно смахивал на риторический.

– И я знаю, кто сидел за пультом охраны в это время.

– А мы не уверены в том, что кассеты ликвидировал тот, кто их писал, – сразу заметил Кряжин, в голове которого уже кипела работа. – Ты сам говорил, что записанные пленки передаются по сменам под роспись. Пленки легче выкрасть или уничтожить, когда смена перешагнет через одну. Кто просматривает запись, перед тем как начать писать? Просто вставляешь кассету и нажимаешь красную кнопочку. А если бы я хотел кассеты незаметно изъять, я принес бы с собой на смену пару кассет с рынка с фильмом «Убить Билла» и вставил в гнезда видеотеки. Следующий охранник, ничего не подозревая, сделал бы на ней запись. А нужные кассеты я, конечно, вынес бы после смены. И отдал похитителям, если бы состоял в их группе, и продал им, если бы не состоял.

Сидельников сунул руку в карман куртки и вытянул тонкий и длинный блокнот.

Кряжин толкнул локтем Саланцева, у которого от переизбытка кофеина глаза уже не закрывались, даже когда он этого хотел, и сказал:

– Смотри, сейчас он зачитает нам график дежурств охранников с их фамилиями и адресами.

– Вы страшный человек, Иван Дмитриевич, – перелистывая страницы, тихо признался «муромец».

Старший сержант вневедомственной охраны Леонид Забавин собрался на смену с вечера. У него была такая привычка еще с армии: разложить по карманам вывешенного на видное место выглаженного кителя все, что пригодится завтра на службе, поставить у входа начищенные ботинки и заварить чай покрепче, залив его в термос. Потом два часа просмотра телевизора в комнате общежития, щелчок выключателя света и – глубокий, здоровый сон. Утром разбудит будильник, поставленный на металлическую ванну и накрытый тазом. Ничего не поделаешь – здоровье у старшего сержанта было отменное, и спать он любил. А потому, когда в его комнате в семь часов утра звенел чумовой звонок, усовершенствованный рационализаторской мыслью милиционера, просыпался не только сам Забавин, но и жильцы восьми комнат, расположенных рядом с ним. Никто его за это, впрочем, не корил. Общежитие рабочее, трудиться, равно как и выпивать после ударного труда, все умеют, а потому грохот перед началом смены в «мусарне» (как шутливо называли любавинскую комнату соседи) был очень кстати.

Но сегодня привычное течение жизни оказалось нарушенным. Не потому, что в коридоре снова завязалась драка или бранились соседи, – к этому живущие здесь были давно подготовлены. Дело в том, что крики и шум схватки раздавались именно из «мусарни».

Началось все со стука в дверь.

Тук-тук-тук – услышали соседи в гулком, как аэродинамическая труба, коридоре.

Тук-тук-тук – повторилось через несколько секунд. Удары были глухими, потому что в дерматиновую дверь (единственную на всем этаже) звонко не постучишь.

– Да там он, там, – услышали любопытные жильцы голос местного пьяницы, завсегдатая бара напротив общежития, инвалида труда Горбыля. Тот решил, по-видимому, что к милиционеру пришли коллеги.

И тогда следом послышался треск. По подсчетам лежащих в кроватях соседей выходило, что дверь трещит именно дерматиновая, то есть «сержантская дверь». И это было уже по-настоящему любопытно.

Следом произошло и вовсе невероятное событие. Это кричал Забавин! Гроза общежития и прилегающих к нему торговых точек. Страшно кричал, по-звериному. С визгом. «Что?! Что?!»

– Ты не ори, – предупредил Кряжин, входя в комнату последним. – Ничего особенного, если тебя это так интересует.

– Вы кто? – Забавин сидел на кровати, наблюдая, как трое прибывших спокойно рассаживаются вокруг.

– Если мы ошиблись, я восстановлю дверь, – сказал Кряжин. – Более того, мне даже хочется это сделать. Но сначала нужно поговорить.

Потом Кряжин подсчитал, сколько раз милиционер солгал следователю Генеральной прокуратуры России. Три раза за семь минут! Впервые, когда известие о похищении сына Кайнакова озвучил для себя как новость. Вторично, когда заявил, что в тот день болел. И в третий раз, когда на вопрос о наличии в комнате ценностей, добытых незаконным путем, ответил отрицательно.

Он лгал, безусловно, с перепуга, не разобравшись толком в сути дела, на что, собственно, Кряжин и рассчитывал. Дверь, конечно, можно было и не ломать, а разговор составить по-дружески. Но тогда Кряжин не услышал бы лжи. Уличающей, глупой, нерасчетливой. Кто в Москве еще не знает, что похищен сын известнейшего человека столицы, признанного журналом «Форбс» семьдесят третьим в сотне богатейших людей планеты? Оказывается, Забавин этого не знал. Для большей комичности данного заявления следовало заметить, что именно Забавин входил в число тех, кто этого Кайнакова охранял. После этого курьеза все остальное показалось бы просто чудовищной провокацией.

– Говоришь, болел в тот день, – с разочарованием в голосе буркнул Кряжин. – И при этом не знаешь, когда украли Колю Кайнакова. А я разве называл число, Забавин?

И как после таких недоразумений можно набраться мужества честно ответить на третий вопрос? Хотя никто сейчас не поверил бы честному ответу.

– Это что? – спросил Саланцев, вынимая из морозильной камеры холодильника «Бирюса» тяжелую пачку, перетянутую резинкой для купюр. Она затерялась между упаковкой «Богатырских» котлет и бараньими ребрышками.

В пачке, собственно, купюры и присутствовали. Еще плохо узнаваемый президент с хитрецой в зеленых глазах смотрел на обнаружившего его старшего опера МУРа, словно восклицая: «А я что говорил?! Под наружным подоконником было бы надежнее»…

– Мои накопления. – Это была уже четвертая ложь за четверть часа. Забавин бил все рекорды вранья.

– Пять тысяч семьсот долларов, – возвестил Саланцев, роняя последнего президента Гранта на спину.

– Хочу быть сержантом, – сказал капитан Сидельников.

Сунув окурок в банку из-под кофе, почерневшую от пепла, Кряжин поднялся на ноги.

– Я сейчас выйду, – сказал он Забавину. – У меня уже не тот возраст, чтобы за всем этим наблюдать. – И повернулся к Саланцеву: – Если вдруг он захочет со мной разговаривать, я буду на улице.

– За чем «за этим»? – заволновался главный житель рабочего общежития. – Они бить меня будут, что ли?! Вы же из прокуратуры!..