У всякой драмы свой финал - Валерий Пушной

— У меня — нет. А вот у Корозова появились.

Антон сразу сильно обернулся, вывернул тело жгутом, поймал взглядом глаза Андрея:

— Пошли, поговорим! — поднялся из кресла и по проходу двинулся к выходу. Ватюшков потопал следом.

Они прошли в кабинет Антона. Дорчаков легко лавировал между углами избыточной мебели, а широкий в кости Ватюшков шел прямыми линиями, задевая боками все, что попадалось на пути:

— Какого черта ты понаставил здесь столько всякой дряни?! — недовольно бубнил он. — Тебе самому-то каждый день пробираться по этим загибонам не тошно? — такая теснота совершенно не нравилась Андрею, он говорил об этом Дорчакову всякий раз, когда оказывался в его кабинете.

Но Антон на это уже не реагировал. Это поначалу он супился, не соглашаясь с Ватюшковым. А теперь пропускал его ворчание мимо ушей. Он считал Андрея малокультурным, неспособным понимать прекрасное, которое он, к примеру, замечал во всем, что окружало его, и никогда не упускал случая приобрести то, что ему нравилось. В ответ Андрею парировал:

— Это в твоем кабинете подобное, может быть, и было бы дрянью, я нисколько не сомневаюсь! А в моем кабинете ничего лишнего нет!

Они добрались до дивана, что для Ватюшкова было сопряжено с определенными трудностями, и сели. Дорчаков сел с одного края, Ватюшков — с другого.

Андрей вытянул перед собой ноги и плотно прижался к спинке дивана. Почувствовал мгновенно, как позвоночник стал мокнуть от жары, которой в кабинете было с избытком, и поинтересовался:

— Ты о новостях-то слышал?

— Новостей ныне, как кур нещипаных! — уклончиво отозвался Антон, хотя хорошо понял, о чем говорил Ватющков.

Андрей повозился на диване, и пустил разговор с места в карьер:

— У Корозова жену умыкнули.

Антон никак не прокомментировал информацию, выдавил из себя всего лишь одно слово:

— Знаю.

Ватюшков сделал паузу, поглядел на свои туфли огромного размера, которые среди изящных форм мебели смотрелись тяжело и грубо, прищурился и произнес следующую фразу:

— А ты не обратил внимания, как наша мадам заинтересовалась ею, когда мы были в ресторане? — он говорил так, словно совсем был не в курсе, что равно такой же интерес к Ольге проявлял и Антон.

Дорчаков то ли с завистью, то ли с подковыркой ответил вкрадчивым голосом, и сложно было понять его отношение к тому, что говорил:

— Наша мадам всегда самых красивых девушек для себя выбирала, ее саму бог обошел красотой.

Андрей, рассерженный елейным тоном Антона и тем, что не получил от него ожидаемой реакции, все же утвердительно кивнул:

— Вот именно, — и, приглушив голос, добавил. — Уже идет шепот, что это Евгения выкрала Ольгу. Та вроде как ей отказала, так она ее и умыкнула под занавес. Ты же знаешь, что мадам на все способна и все умеет.

Антон с неопределенным выражением лица, по которому Ватюшков, как не старался, так и не смог раскусить его истинного отношения к происшествию, вытолкнул вопрос, в каком смешалось все сразу: недоверие и заинтересованность, безразличие и желание узнать:

— Это кому же до всего есть дело?

Андрей сильно растянул губы в подобие улыбки, повел руками в стороны, показывая этим движением, что, мол, есть такие слухи, ты только разуй уши, и слушай, что люди говорят, а то погряз в своем театре, как крот земляной, а вокруг интересные дела творятся.

Антон сделал кислую мину, сожалея в душе, что ничего конкретного от Ватюшкова узнать больше не удастся. Тот определенно выдал полную информацию, какую имел. Ничем новым не удивил. Разве что сплетней про Евгению. Прикрыл глаза, давая понять, что все, что будет сказано дальше, для него не имеет особенного интереса. Но при этом все-таки спросил:

— Что еще слышно?

Андрей тяжелым взглядом придавил Дорчакова к дивану и как бы тоже потерял интерес к беседе, наблюдая, как Антон расплывчато на все реагировал. Ватюшкову хотелось другой реакции от него, чтобы в нем яро вспыхнуло желание и готовность раскромсать Думелеву на куски. Некоторое время Андрей подождал, но не дождался, чего хотел. Нехотя шевельнул надбровными дугами, и проговорил:

— Больше ничего не слышал. Увы. Чего не слышал, того не слышал. Но думаю, если Евгения умыкнула, значит, делиться ни с кем не собирается, и нас с тобой бортанула, а это уже не по-человечески как-то, Антоша. Мы всегда были в доле, участвовали во всех ее капризах. Хотя, скажу откровенно, мне Ольга не по вкусу, не в том, так сказать, амплуа выступает, я бы от нее, не задумываясь, отказался в твою пользу. Ты у нас, Антоша, всеядный. С радостью отдал бы тебе свою порцию Ольги Корозовой. Просто вот так, за одно твое спасибо. Мне не нужно то, что мне не нужно.

Дорчаков молчал. Он думал о чем-то своем.

Ватюшков завозился на диване, окидывая взглядом весь кабинет. Он знал его наизусть, и потому глаза бегали по мебели и стенам машинально, ни на чем не останавливаясь.

Андрей всегда в присутствии Антона ощущал себя сильным и непоколебимым, но в этом кабинете как будто задыхался от избытка недоступной для его понимания красоты. И оттого, что природа ущемила его в этом, Андрей злился.

Он знал, что литературно подкован слабее Дорчакова. Тот мог запросто заткнуть его за пояс своей начитанностью. Но чтобы подобного не происходило, Андрей всегда уходил от заумных разговоров или попросту отмалчивался, когда Антон начинал лезть в дебри театрального искусства.

Сейчас подобного не происходило, но Ватюшков все равно всей кожей чувствовал свой провал, оказался не на высоте со своей информацией, потому что не сумел подать ее так, чтобы как следует возбудить Антона против Евгении.

Засопел и решительно закончил:

— Вот такие слухи, Антоша! — рывком поднялся с дивана и протянул жесткую широкую ладонь Дончарову, сдавил его выскальзывающую руку. — Будь здоров! Я пошел! Мне некогда сегодня по твоим театральным норам шастать, хотя надо признать, что мышки у тебя в гримерных стреляют глазками отменно, — и, снова задевая боками все, что попадалось на пути, направился к двери.

Антон хмуро посмотрел ему в спину.

В тот же день Ватюшков наведался к Думилёвой. В их внешностях была некая схожесть. Грубоватые лица, тяжелая прочная походка, отсутствие суетливости в движениях.

Евгения находилась дома, только что приехала от сестры, с которой, видимо, встреча прошла не совсем гладко, потому как Думилёва была заметно раздражена. Брючный костюм на ней сидел хорошо, пуговицы у пиджака расстегнуты.

Распахнув дверь перед Андреем, не дожидаясь, когда тот войдет, бросила властно: — Входи быстрее, чего мнешься, резину тянешь?! — и пошла в комнату.

Ватюшков захлопнул за собой дверь. Не видя Евгении, обескуражено потоптался по ковру в огромной прихожей, ловя свои отражения в зеркалах на стенах, громко спросил: