Красное море - Леонид Шадловский

— Ну, так что будем делать? — Петька отбросил догоревшую сигарету. — На «точку» вернёмся? — Леонов хоть и был старше по званию, но к женькиному мнению прислушивался.

На «точку» идти не хотелось. Но и сидеть здесь, на пригорке, который со всех сторон простреливается, тоже не резон.

— Ладно, пошли к Ахмеду. Он старый, может дома сидит, кальян курит.

Петька-Казах подхватил автомат, забросил его за плечо, штык-нож сунул за голенище… Так легче и быстрее доставать, если придётся. Хотя по уставу штык-нож должен быть пристегнут к автомату, или болтаться на поясе. Но то устав для мирного времени, а здесь — война. Не успел, значит, опоздал. Не ты убьёшь, тебя убьют. Однозначно!

До ахмедовского кишлака, если по прямой, за полчаса можно дойти. Но какой дурак в Афганистане по прямой ходит? Лучше в обход, подальше от чёрных гор, через виноградники. Хоть и далеко, зато безопасно.

Как ни странно, Ахмед был дома. И не один. В доме, на женской половине, находились и все его жены. На него это было не похоже. Он хоть и старый, но сильный, жилистый, весь смысл жизни его — в работе, в овцах, верблюдах, винограде… По вечерам, после дел праведных, кальян курит. Женька с Казахом заходили к нему изредка побаловаться кальяном. Это вам не травку покуривать, или грязной «ханкой» колоться. Это кайф чистой воды. Пока сам не «откинешься», не поймёшь.

— О-о, Казах, Женя… Заходи… Кальян есть, «чарс» есть… Что хочешь?

Ахмед хорошо говорил по-русски. Где он научился, бог его знает. Хотя афганцы, особенно, дети, быстро схватывают языки. На английском они балаболят как по писаному. А Ахмед давно общается с русскими, вот и наблатыкался, наверное. Только вместо слова «Женя», он выговаривал «Зена».

— Давай для начала травку, Ахмед, — сказал Петька. — Только не ту херню, которую ты мне в прошлый раз подсунул.

— Зачем, Казах, обижаешь? — насупился старик. — Я тебе хороший «чарс» даю. Лучший. От себя отрываю. Зачем Ахмеда обижаешь?

— Ладно, проехали, — Женя уселся у стены, подогнув под себя ноги. — Дети пишут?

— О! Пишут! — у старика лицо посветлело. — Махмуд скоро большим человеком будет, капитаном. Домой приедет, жена будет, дети будут… Скоро радость…

Петька забивал косяк. «Чарс» был чистым, свежим, только что изготовленным. Запах от него сразу распространился по всей огромной комнате, сладковатый, наполненный, как говорил Казах, «духмяный». Петька прикурил, глубоко затянулся, закрыл глаза в ожидании кайфа… Затянулся ещё раз, протянул папиросу Женьке. И вдруг ни с того ни с сего начал смеяться. Это «чарс» так действует. Он пробивает на «хи-хи». Покажи палец, веселиться будешь до колик. Потом, правда, жрать хочется, кажется, быка съешь, не то, что сковородку жареной картошки. Женька тоже затянулся несколько раз, чтоб догнать Казаха. А то ерунда получается: один смеётся как резаный, а второй, сыч сычом. Нехорошо это, не по правилам… Ахмед ничего не замечал. Он уже «улетел». Глаза стеклянные, в потолок уставился, изо рта шланг от кальяна торчит, по подбородку слюна стекает…

— Ха-ха-ха, — хохотал Петька, — ик, ик… А помнишь, как Юрка-Москвич взводного в плен взял? Ха-ха-ха! А взводный пьяный в дрезину, ничо понять не может… А Москвич его в рыло. О-о-хо-хо… А взводный его на «губу» утром… А Москвич тоже обкуренный, убью, кричит, сука душманская! И из автомата тра-та-та… Ой, не могу! Ха-ха-ха!

Женька тоже смеяться начал, вспомнив тот случай. Москвич тогда обкурился, да ещё кишмишовкой заправился, чуть всю роту не положил… Хорошо, у него автомат забрали, так он гранатами кидаться начал. Правда, гранаты учебные были. Настоящие ещё в ночном бою закончились. Ну, три дня на «губе» отсидел, отоспался, прощения у взводного попросил… Все нормально, короче, закончилось.

— Слышь, Ахмед, проснись, — позвал Петька старика, — у тебе кишмишовка есть?

— У Ахмеда все есть. Ахмед богатый, — еле ворочая языком, промямлил тот.

— Ну так тащи! И пожрать чего-нибудь. А то в животе пусто.

Ахмед заворочался, кресло под ним заскрипело… Крикнул что-то по-своему. Вошли две женщины в парандже, одна несла плов на большущей железной тарелке, вторая — бутылку самогонки из местного винограда, которая в просторечии называлась «кишмишовка».

— О, бабы, — удивлённо протянул Казах. — Слышь, Жека, давай их трахнем, пока Ахмед в «улёте»…

— Не, Петруха, это без меня, — Чёрных высыпал табак из «беломорины», перемешал с «травкой», и начал забивать обратно в папиросу. — Я ещё жить хочу!

— Да ты чо, Жека! Смотри, какие красавицы! — он попытался сорвать с одной из женщин паранджу. Но движения его были неуверены, и он промахнулся. Женщины негромко засмеялись.

— Ну, правильно, нет баб некрасивых, есть мало водки. В данном случае, «травки», — засмеялся Чёрных. — Не лезь к ним, давай ещё пыхнём.

— Не, я водочки, — Казах вытащил бумажную пробку из бутылки, и приложился к горлышку. В два глотка опорожнил половину бутылки.

— Ну, ты даёшь! — удивился Женька.

— Да, мы могем! Не то, что вы, евреи! — Казах икнул и затянулся косяком.

Кишмишовка да «чарс» — это убойный коктейль. Глаза у него покраснели, вспучились, вот-вот из орбит выскочат… Задохнулся, закашлялся… Но ничего, отошёл.

— Слушай, Ахмед, а зачем тебе столько жён? — спросил Петька, когда отдышался.

— Как, зачем? Приедет Махмуд, старший, ему жена надо, цветок молодой. Афгани у Махмуда нет, откуда жена? А так уже есть.

— Ты ему что, свою жену отдашь?

— Зачем свою? Это его жена. Самая младшая. Я за неё калым заплатил, учу её… Махмуд приедет, жена ласкать будет.

— Ахмед, я не понял, — Петька затянулся «беломориной», — калым ты за неё заплатил, женился, получается, что она уже не девочка? Не в куклы же ты с ней играешь? Она же, по-вашему, порченая, как она может быть женой твоему сыну?

— Не, Кара не порченая. Я учу её. Махмуд приедет, Кара девочка, сыну радость.

— Все равно не понял. Чему ты её учишь?

— Любить. Ласкать, — Ахмед из большого стакана выпил водку. — Я сейчас показать. Хочешь?

— Хочу.

Ахмед что-то крикнул, хлопнул в ладоши. Казах подмигнул Женьке: сейчас цирк будет! Чёрных не среагировал, он «летал». В комнату вошла старшая жена Ахмеда. Она была без паранджи. Может, в силу своего возраста, может, ещё по какой причине, но муж почему-то разрешал ей появляться перед мужчинами без паранджи. В руках она держала небольшой медный таз и кувшин с водой. Она присела перед Ахмедом на корточки, сняла с него длинную рубаху, и медленными движениями, смачивая в тёплой воде губку, начала мыть его причиндалы. Женька уже «приземлился», но от водки, которую предложил ему Петька, отказался. Он с удивлением смотрел, как жена моет Ахмеда.

— Петруха, это что?

— Ты чо, Жека, не слышал? Ахмед сейчас будет класс показывать, — Петька хохотнул, прикрывая рот.