Кирилл Лавров - Наталья Старосельская

В 1970 году Кирилл Лавров впервые создал образ Ленина. В Большом драматическом театре режиссер Юрий Аксенов поставил пьесу Л. Виноградова и М. Еремина «Защитник Ульянов» (руководителем постановки был Г. А. Товстоногов). По замечанию Э. Яснеца, это был не объемный портрет вождя, а лишь эскиз, потому что речь в пьесе шла о том периоде жизни Владимира Ильича, когда он работал помощником присяжного поверенного Самарского окружного суда, когда был еще молод и, возможно, не мечтал еще о революции.

Сам Кирилл Юрьевич Лавров говорил, что для него было очень важно разобраться, «понять, уловить: как, каким образом, почему именно этот человек, просто — человек из такой же плоти и крови, как все, приехав в Петербург никому не известным юношей, сумел… открыть новую эпоху в истории человечества? Каким он был в юности, этот человек?».

Построенный на документах и эпизодах из раннего периода жизни Владимира Ульянова, спектакль повествовал не о вожде мирового пролетариата, не об умудренном опытом политике, а о юном еще человеке, твердо выбравшем свой путь в жизни: после казни старшего брата Александра, после исключения из университета он понимает, что жизнь должна быть построена на иных основах, по иным правилам.

Лавров увидел Ленина рано сформировавшимся человеком с устоявшимися принципами и взглядами, точно знающим, чего он хочет от жизни. Он был внутренне свободен, держался независимо, с некоторой долей вызова, может быть, в чем-то казался излишне самоуверенным. Не случайно один из народников говорил о нем: «Резкий и самоуверенный молодой человек». Но Лаврову был интересен именно такой Ленин — интересен по-человечески и по-актерски. Это сегодня мы можем как угодно иронически относиться к этой фигуре, за многое осуждая его и искренне негодуя. В 1970 году восприятие Ленина было совсем иным — даже у тех, кто не молился на него, как на икону, кто понимал противоречивость и сложность ленинского характера, кто отдавал должное как его неоспоримым заслугам, так и его ошибкам, вылившимся впоследствии в настоящее преступление перед Россией. Но историческая правда есть историческая правда и негоже перекраивать ее бесконечно.

Ленин был символом, знаком, и от этого никуда не деться. Играть роль Ленина в театре и в кино доверялось только тем артистам, чьи личность и образ мышления и поведения не вызывали сомнения у высокопоставленных чиновников. Кирилл Лавров оказался именно такой личностью — вызывающей доверие и своим коммунистическим опытом, и своей общественной деятельностью, и даже своим непростым характером борца за справедливость. «Ленин был для меня эталоном — с его пусть кажущейся, но скромностью. Я был в его квартире в Кремле, видел комнату, в которой он жил в Смольном. Разве это можно сравнить с тем, как сегодня живут?» — говорил Кирилл Юрьевич Лавров в одном из интервью уже в то время, когда стало возможным высмеивать и проклинать все, связанное с вождем мирового пролетариата.

Лавров оставался тверд в своих воззрениях.

Он и молодого Ульянова увидел рыцарем идеи справедливости, и это стало для Кирилла Лаврова самым главным. Не воплощение на сценических подмостках монумента, а перевоплощение в человека — живого, далеко не идеального, волевого. И — очень одинокого. Это была та самая «линия», которая вела Лаврова по пути создания своего героя.

«Чуткость к людям, глубокое сострадание к чужой боли, акцентируемые Лавровым как важнейший этический исток личности героя, обнаруживают прочную связь Ульянова с гуманистической традицией русской интеллигенции», — писал Эмиль Яснец. И это было замечено исследователем прозорливо и точно: главное событие пьесы — защита Ульяновым солдата Красноселова была прочитана театром и исполнителем центральной роли именно в гуманистических традициях русской интеллигенции. Речь на суде выстраивалась как обвинение не частному случаю, а закономерностям российской действительности, основываясь на знании прав каждой личности, а солдат Красноселов представлял не лично себя, а всю Россию — униженную, раздавленную, бесправную…

И эта сцена — сцена суда — была сыграна Кириллом Лавровым как пролог к судьбе.

Судьба ждать себя не заставила — в 1975 году Кирилл Лавров снялся в фильме В. Трегубовича «Доверие», в котором воплотил образ зрелого Ленина, в самом расцвете его судьбы. Это был уже стратег и тактик, политический мыслитель, глава нового государства. Иными словами, тот самый монумент, к которому мы привыкли и который уже вызывал в нас чувства самые противоречивые, несмотря на то, что являлся знаком и символом нового мира, того самого мира, что воздвиг Ленину в самом сердце России, на Красной площади в Москве, мавзолей и выстаивал длинные очереди, чтобы собственными глазами увидеть забальзамированную мумию вождя мирового пролетариата.

Но Кирилл Лавров сумел-таки сделать своего героя живым и думающим, порой сомневающимся, умеющим убеждать и «гипнотизировать» собеседника.

«Мне кажется, — говорил Кирилл Юрьевич спустя много лет после съемок, — что фигура Владимира Ильича очень противоречивая, с абсолютно шекспировскими страстями, для любого артиста подарок — сыграть такого человека. На себя этот костюм уже не примеряю, но могу позавидовать любому, кто возьмется».

Сегодня фильм В. Трегубовича по телевидению не увидишь; невозможно пересмотреть его, чтобы разглядеть что-то, может быть, прошедшее мимо взгляда три с лишним десятилетия назад. Но то, что помнится — помнится отчетливо, хотя, казалось бы, откровенно политические ленты никогда не привлекали внимания широкого круга зрителей. Однако именно Кирилл Лавров сумел укрупнить человеческие черты вождя — своим думающим напряженным взглядом, своим внутренним неспокойствием, своим личностным стремлением понять, ощутить, что испытывал Ленин в тот момент, когда финская делегация приезжает в Петроград с намерением добиться от правительства Советской республики права на отделение Финляндии от бывшей царской империи, а он вспоминает то время, когда прятался в Финляндии от преследований в дореволюционную пору и видел собственными глазами страдания простых финнов от русских. Он вспоминает свой давний спор с Розой Люксембург (изумительно сыгранной Антониной Шурановой), когда она настаивает на необходимости социалистической революции, а он доказывает ей, что нельзя никого осчастливливать насильно, народ должен сам выбрать форму развития государственности.

Так что же случилось позже? Почему он стал так уверен в том, что русский народ выбрал именно эту форму? Почему столь решительно пошел на эксперимент? Ни этих вопросов, ни тем более ответов на них мы не сыщем в фильме В. Трегубовича, но почему-то думается, что Кирилл Юрьевич Лавров ими задавался — иначе не смог бы так глубоко проникнуть в образ Ленина, добившись, по признанию критиков, «поразительной слитности с образом… Ленин Лаврова берет нас в плен сразу».

Чем же брал нас в плен артист, создавая слепок монумента? Невероятным напряжением мысли, глубоко и искренне пережитыми чувствами, убежденностью в том, что мы должны внимательно всмотреться в каждую паузу, ощутить каждый извив мысли.

Советская кинолениниана связана с именами Максима Штрауха, Юрия Каюрова, Иннокентия Смоктуновского, но Кирилл Лавров внес в нее свою лепту — очень значительную и важную для нашего искусства. Его Ленин был во многом непривычен, в нем было куда меньше знаковости, «забронзовелости», чем в его предшественниках. Артисту важнее прочего было понять, осознать движение ленинской мысли и глубину испытываемых вождем чувств — очень простых, очень человеческих…