Иногда я лгу - Элис Фини

– «Что растет в лесу и все время дергается?»

Я поднимаю глаза и вижу обращенные на меня застывшие в ожидании лица. Сомневаюсь, что еще когда-нибудь их увижу.

– Нервный тик.

Некоторые улыбаются, кто-то неопределенно фыркает, но никто не смеется. Кто-то зачитывает более удачную шутку.

Джо показывает на небольшую пластмассовую рыбку, выпавшую из хлопушки. Я поднимаю ее и кладу на ладонь. Они запомнились мне с тех пор, как мы с Клэр были детьми. «Золотая рыбка, Прорицательница» – написано на упаковке. Воспоминания вызывают на моем лице улыбку. Головка рыбки в руке съеживается. Я уже не помню, что это означает, поэтому в поисках толкования просто читаю крохотный белый листочек, испещренный толкованиями: «крутит головой = ревность».

Я отбрасываю рыбку и больше не улыбаюсь. Да, ревность. Имею право.

Дверь ресторана распахивается, и внутрь врывается порыв холодного воздуха, сбрасывая с некоторых голов бумажные колпаки. Мэтью пришел. Мадлен – нет. Он снимает пальто и садится за стол, превращая это простое действие в настоящее представление. Потом стучит ножом по своему бокалу с просекко, в чем вообще-то нет необходимости, потому как кроме нас в ресторане больше никого нет, а все темы вежливых разговоров на трезвую голову коллеги уже исчерпали, хотя сегодня нам и есть о чем посплетничать.

– Я хочу, чтобы сегодня вы все с радостью отметили Рождество и насладились давно заслуженным отдыхом… – говорит он и для пущего драматизма на несколько секунд умолкает.

Мне хочется запустить ему в голову тарелкой, но вместо этого я беру салфетку и кладу ее на колени.

– …но сначала позвольте сообщить вам печальную новость.

Вот теперь он меня заинтересовал.

– …Знаю, вы все в курсе злосчастного инцидента с микрофоном, имевшего место сегодня днем, когда Мадлен давала интервью.

Я потягиваю лимонад со льдом, в котором льда намного больше, чем жидкости, – от него сводит зубы.

– Но то, что я вам сейчас скажу, не имеет к этому никакого отношения.

Лжец. Я ставлю стакан на стол, опускаю руки и молитвенно складываю их под столом, изо всех сил стараясь не трогать губы в присутствии посторонних.

– К сожалению, я вынужден вам сообщить, что Мадлен решила оставить нашу программу по причинам личного свойства и отныне больше не будет вести «Кофейное утро».

Все, в том числе и я, ахают.

– Я говорю об этом сейчас, потому что завтра новость разнесут все паршивые газетенки, а мне хотелось бы успокоить вас, заверив, что передача продолжит выходить и вы можете спокойно работать дальше. На новогодние праздники мы пригласим ведущих со стороны – Эмбер, я надеюсь, вы по мере возможностей им поможете – а потом примем решение уже на постоянной основе.

Я в ответ киваю. Таким образом он дает понять, что мне теперь ничего не угрожает.

Все тут же бросаются усиленно обсуждать произошедшее. Теперь, когда нам сообщили эту новость, она становится главной и единственной темой разговора. Мэтью утверждает, что Мадлен покидает программу по причинам личного свойства – пожалуй, за этим столом лишь я знаю, насколько они в действительности личные.

Приносят рождественский чесночный хлеб – пересушенный и неаппетитный. Я уже подумываю, как бы улизнуть, но в этот момент слышу стук в окно за моей спиной. Повернувшись, вижу перед собой расплывчатый силуэт, но из-за искусственных снежинок узнать улыбающееся лицо не могу.

– Ты его знаешь? – спрашивает Джо.

Сначала я лишаюсь дара речи, усиленно пытаясь понять, как он меня нашел и что сейчас здесь делает. Эдвард стоит, улыбаясь нам обеим.

– Простите, мне надо на минутку отлучиться, – говорю я, не обращаясь ни к кому конкретно, и встаю из-за стола.

Когда я выхожу на улицу, холодный ветер тут же напоминает, что следовало бы надеть пальто.

– Привет, – говорит он, как будто его поведение можно назвать приемлемым.

– Чем это ты занимаешься? Ты что, следил за мной?

– Ну-ну-ну! Извини, но нет. Может, это так выглядит со стороны, но я тебя не преследую, честное слово. Ты же сама мне вчера сказала, что сегодня будешь отмечать в этом ресторане Рождество.

Сказала?

– Недалеко отсюда, на этой же улице, у меня была встреча. Увидев тебя в окне, я захотел поздороваться.

Я ему не верю.

Я замечаю, что он небрит, на загорелом подбородке темной тенью залегла щетина, на нем та же одежда, что и вчера, из-под длинного шерстяного пальто выглядывает уже знакомая белая рубашка. Он ждет, что я скажу что-нибудь в ответ, но поскольку я молчу, вновь пускается в объяснения:

– Ладно, вру. Прости, не надо было мне этого делать. Ты, как всегда, видишь людей насквозь. Никакой встречи у меня не было. Я просто вспомнил, что ты сегодня будешь здесь, и… мне обязательно нужно было найти повод вновь тебя увидеть…

– Эдвард, послушай…

– …и извиниться. Проснувшись утром и вспомнив вчерашний вечер, я пришел в ужас. Мне просто был нужен шанс попросить у тебя прощения, не более того. Не знаю, зачем я вчера столько тебе всего наговорил, думаю, это от вина. То есть я все равно думаю, что ты классная, просто… все это уже в прошлом. Я не буду мешать тебе праздновать, прости, прости, мне просто хотелось прояснить ситуацию и уверить тебя, что я не псих.

– Угу.

– На улице холодно, так что возвращайся к друзьям. Боюсь, что я окончательно все испортил. Больше, Эмбер, я тебя беспокоить не буду. Правда, мне очень жаль, что я так себя повел.

Он, похоже, в самом деле очень сожалеет, до такой степени, что мне и самой становится его жаль: что ни говори, а очень трудно жить в городе, где тебя никто не знает. Я поворачиваю голову и вижу в окне ресторана Джо. Она машет мне рукой, подзывая обратно. Похоже, сейчас надо бы что-то сказать, но нужные слова никак не идут. Мне холодно и неловко, поэтому за неимением лучшего я произношу банальную, никому не нужную фразу:

– С Рождеством тебя, Эдвард, как-нибудь увидимся.

Потом поворачиваюсь и подхожу к двери ресторана, оставляя его стоять на холоде.

Пятница, 11 декабря 1992 года

Дорогой Дневник,

Вот опять. Мне на время запретили посещать школу, но я правда не виновата. Я плохо себя чувствовала и не хотела идти на занятия, и если бы мама разрешила мне остаться дома и полежать, ничего бы этого не произошло. Так что на самом деле это она виновата, как и во всем остальном, но, подозреваю, она этого не поймет, когда обо всем узнает. Буся всегда говорила: «Слова не палки – не покалечат», – но если бы я ничего не сделала, Тэйлор наверняка осталась бы покалеченной.

У нас был урок природоведения, на котором мы впервые увидели, как пользоваться бунзеновскими горелками. Они меня всегда интриговали, но до сегодняшнего дня нам запрещали к ним прикасаться. Запах газа, когда мы их включили, мне понравился, он напоминал о старой Бусиной плите. Мистер Скиннер показал нам, что нужно делать. Важный момент: в каждой бунзеновской горелке есть отверстие. Когда оно закрыто, она горит желтым огнем, но стоит его открыть, как он становится жарче и приобретает голубой цвет. В общем, так работает процесс горения. Газ может быть опасен, как, разумеется, и пламя, поэтому, когда я вернулась из туалета и увидела, что Келли слишком близко поднесла горелку к волосам Тэйлор, я была вынуждена действовать.