Муж объелся груш - Татьяна Веденская

– Ты пазоришь мэня, – воздевал к небу руки мой отец.

– То же самое говорили тебе твои родные, когда ты полюбил маму, – попыталась достучаться я.

– Я на ней женился!

– Ну и что? Что изменилось? Твои родственники все равно тебя знать не хотят. Ты делал то, что считал правильным. И я тоже.

– Спать с чужим мужиком – это правильно? Да я бы выгнал тебя из дома, если бы не София! – кричал отец. В своей наивности я даже не попыталась скрыть того, что происходит. В первый же день, после того судьбоносного обморока, я вернулась домой, потрясенная теми чувствами, которые родились во мне, пока я лежала, испуганная, в объятиях Федора и прислушивалась к биению наших сердец. Я приехала около полуночи, в дверях меня встретила мать. Она ждала, не ложилась спать, хотя я звонила ей и предупреждала, что буду поздно.

– Ты что, решила стать шлюхой? – спросила она, кривя рот в презрительной ухмылке.

– Я решила встречаться с мужчиной, который мне интересен, – аккуратно ответила я.

– Встречаться? Это называется по-другому.

– Если что-то тебя не устраивает, скажи – и я уеду из дома. Но, мама, я буду делать то, что сама решу. Это моя жизнь, – ответила я, закрывая за собой дверь в комнату. В ту ночь мне не дали заснуть. Мать бегала с валокордином, демонстративно накапывая его себе в стаканчик именно в моей комнате. Она тыкала пальцем в Соню и кричала:

– Хоть бы ты о ней подумала!

– Я думаю обо всем, – мотала головой я.

Нинэль зашла ко мне после того, как отец увел рыдающую маму со словами «не думал, что у меня такая дочь». Сестра села на край кровати и посмотрела с улыбкой прямо мне в глаза.

– Он тебя обязательно бросит.

– И что? – с вызовом переспросила я. – Тебе-то чего?

– Такие, как ты, которые вешаются на шею, их обязательно бросают. Кому ты нужна, такая дешевка.

– Нин, уйди, а? Или мне тебя вытолкать силой?

– Я же тебе добра желаю! – кричала она, когда я толкала ее и закрывала за ней дверь. В ту ночь я сильно пожалела, что у меня на двери нет замка. Но вот прошел почти месяц, и все устаканилось, насколько это вообще возможно. Я не демонстрировала активно тот факт, что я все-таки встречаюсь с тем мужиком. Мать меня игнорировала, кудахтала над Соней, окутывала заботой Нинку и всячески показывала, что я теперь – позор их семьи. Папа же открыто требовал, чтобы я прекратила. Что прекратила? Все! Легла, смазалась нафталином, бросила к черту эту проклятую работу, из-за которой все мои беды, и вернулась домой. Поэтому я старалась бывать дома как можно реже. Я взяла больше смен на работе, что было расценено, естественно, как желание лишний раз предаться разврату с тем мужиком.

– Зачем тебе деньги? Ты живешь на всем готовом!

– Я хочу жить на всем своем, – отвечала я.

– Это все из-за него. Смотри – наплачешься, – кричала Нинэль.

– Обязательно. Причем твоими стараниями, – бормотала про себя я и бежала на работу.

А после нее, когда у Федора было немного времени, не столь много, чтобы поехать к нему и заняться тем, чем мы оба хотели бы заняться, но все же лишняя пара часов, он учил меня водить. Федор не оставлял попыток научить меня хоть как-то ездить, говорил, что он, как руководитель, не может допустить, чтобы один из самых его любимых сотрудников (в этом месте он всегда нежно хлопал меня по его любимому месту) позорил его, не умея водить машину. Конечно, это тоже был только повод, конечно, больше, чем рулить, мы целовались и болтали. И все же моя жизнь как будто распалась на две части, одна из которых была прекрасна, а другая отвратительно протухла. С Федором я чувствовала себя настоящей, живой, а дома, под тяжелым взглядом отца или выжидающим – сестры (ну что, еще он с тобой балуется? Бросит, не надейся), я становилась той испуганной и забитой маленькой девочкой, которой всегда была. И эта двойственность изматывала меня невероятно, в результате подталкивая меня все ближе и ближе к тому решению, которое было совершенно неизбежно, хотя и пугало меня невероятно. Но последней точкой во всей этой истории оказался тот день, когда я, счастливая и растерявшая от счастья все мысли, с Сонькиным снеговиком в руке явилась домой. Дочь перемазалась шоколадом, промочила ноги в луже, мы с ней смеялись и шутили, я целовала ее в носик, бегом раздевала в дверях, чтобы она не разболелась из-за мокрых ног. И вдруг из коридора, ведущего в мою комнату, вышла… свекровь. Моя человечнейшая Ядвига Яковлевна, со своей деланой улыбкой, блуждающей на растерянном лице!

– Вы! – ахнула я, моментально растеряв счастье, которое мы с Сонькой принесли с улицы.

– Здравствуй, Маруся. Ой, Сонечка, как ты выросла. Лапочка моя, что ж ты вымазалась в шоколаде? Маруся, разве можно есть шоколад на улице? Соня же глотала холодный воздух!

– Маша, мы тебя уже час как ждем. Почему ты так поздно? – спросила мама, изо всех сил стараясь быть любезной.

– Маруся, ты знаешь, я такой хорошенький Соне костюмчик купила, но не уверена, что он ей подойдет, – защебетала Ядвига. – Если что, я его могу поменять. Он стоил кучу денег.

– Что вы тут делаете? – спросила я удивленно, так как действительно не могла вообразить ни одной причины, по которой она могла тут находиться.

– Марусечка, ты что же такое спрашиваешь? – вмешалась мама. – Это же Сонина бабушка.

– Да? Ты уверена? Мы же ведь этот вопрос так и не выяснили до конца, – говорила я, улыбаясь, пока мама чуть ли не силком тащила меня из прихожей к себе в их с папой комнату.

– Прекрати! – шипела она.

– Но как же. Мы ведь не сделали генетическую экспертизу, – ерничала я. – А ведь у Соньки глазки-то голубые, а не карие, как должны быть. Ты ведь теперь и сама знаешь, что я за женщина. Я же позор нашего дома, от меня можно же всего ожидать!

– Вот паразитка, – взвилась мама. – Мы же ради тебя стараемся.

– В каком смысле? – удивилась я.

– Ядвига Яковлевна же приехала, чтобы помирить тебя с Денисом. Он хочет видеть дочь. Ты хоть сама понимаешь, что он – ее отец! Может, у вас все наладится, – скороговоркой уговаривала меня мама, пока Нинка поила чаем на кухне мою человечнейшую свекровь.

Я сидела и смотрела на это как на какой-то цирк уродов. Нет, не поймите меня превратно, я прекрасно понимала, что мамочка моя, как и папочка, ничего, кроме добра, и все такое… Только в их представлении добро, в котором я должна жить, нет, прозябать, не имело ничего общего с моими личными планами.

– Помирить? Зачем? – вытаращилась я.

– Ты же его любишь, – с экспрессией и патетикой заявила мать.

– Я люблю другого, – ответила я ей тихо, но она вспыхнула и вся пошла пятнами.

– Я о том мужике даже слышать ничего не хочу. У вас с Денисом семья!

– Была семья, а сейчас нет, – сказала я после некоторой паузы. – Не хорошая, без любви, без уважения, но со штампом. Это была семья? Мам, вот у вас с папой – это семья. И ведь не имеет значения, что вас не приняли родственники. А что, если бы все сложилось иначе и папа бы поддался на уговоры, женился и жил бы сейчас в Тбилиси?