Чужая земля - Игорь Пресняков

– Как же я рада! Мы не виделись почти неделю, – наливая подруге чаю, приговаривала Полина.

– Да, что-то ты пропала, – потирая замерзшие руки, ответила Наталья.

– В школе дел невпроворот, – Полина кивнула на стопки тетрадей. – И учебных, и общественных.

– Смотри, зачахнешь от усердия, – мрачно усмехнулась Решетилова. – Мне и самой, чувствуется, нужен отдых – что-то многовато в последнее время суеты. Надо бы остановиться, дух перевести.

– Трудно прошел спектакль?

– Куда уж труднее. Да и мог ли он пройти гладко? Удалось провести всего три репетиции! Сумбур один, мешанина.

Полина удивленно подняла брови:

– Как? Разве сегодня шел не «Ревизор»?

– Заменили, – махнула рукой Наталья. – Великие поэты и писатели, видишь ли, умирают друг за другом – вот весь репертуар октября и перекроили: девятого Брюсов преставился; через три дня – Анатоль Франс…

– Ах да… – вспомнила Полина.

– …В прошлую пятницу мы с тобой были в нашем театре на гражданской панихиде по Брюсову, сегодня шел спектакль «Восстание ангелов», памяти Франса. Пьеса самодельная, коллективного творчества, сырая; ее еще два года назад сняли… А что давать? Прогнали три репетиции и – вперед. На энтузиазме выползали.

– Наверное, Ната, зрителю сегодня было не так уж важно качество постановки, – важен сам факт вечера памяти по великому писателю.

– Как знать… – задумчиво протянула Решетилова. – Хотя… может, и впрямь не стоит переживать?

Она вынула из сумочки портсигар и посмотрела вопросительно.

– Кури, Наташа, родители в спальне – не почуют.

– Твои все дома? – удивилась Решетилова.

– Где ж им быть? Даже папуля рано заявился.

– Тихо что-то у вас, – пожала плечами Наталья. – Обычно Кирилла Петровича за версту слыхать.

Полина опустила глаза:

– У нас теперь частенько по вечерам тихо. Так уж… меньше стали общаться…

– А как Рябинин?

– Он пятый день в отъезде. Еще в ночь на воскресенье уехал в Ленинград. Завтра должен вернуться. Прислал две телеграммы. В целом, у него все в порядке.

– Андрей просто неуловим, – улыбнулась Решетилова. – Вот ведь служба – ни дня покоя!

– Он опять переходит на завод – хватит, послужил.

Наталья шутливо покачала головой:

– Все Черногоровы собственники. И ты – не исключение. Впрочем, я рада за Андрея. И за тебя тоже.

Полина сунула в рот ложку клубничного варенья:

– Сама рада. Будем чаще посещать ваш милый театр… Ой, чуть не забыла! Ты, случаем, не знаешь, куда запропастилась Светлана? Второй день не могу ее найти.

Решетилова нарочито громко расхохоталась, но тут же осеклась, покосившись на дверь.

– Извини, – сквозь смех выдавила она. – Ты, наверное, еще не знаешь? Левенгауп стремительно укатила в столицу! Ну, помнишь ту историю о знакомстве с работником штаба РККА?

– Во время приезда делегации во главе с Тухачевским?

– Ага. Оказывается, они вели переписку, и вот, извольте, этот боевой комдив не выдержал атаки нашей Светочки и пригласил ее к себе в Москву!

– Ну-у, пустяки, – разочарованно протянула Полина. – Само приглашение еще ни о чем не говорит.

– Э-э, нет, Левенгауп своего не упустит! Не такого она склада человечище. К тому же она пулей собралась в дорогу: в полчаса упаковала чемодан и чуть не свела в могилу своего редактора, требуя отпуск.

– Вот так фокус! – подпрыгнула в кресле Полина. – Завидую я ее авантюризму! Может Светка вот так бросить все к чертям и укатить куда глаза глядят. Романтично!

– Ну, положим, глаза у нее глядят на предмет вполне определенный, – хмыкнула Наталья. – Дело-то свое она знает!

– А что здесь плохого? – возмутилась Полина. – Светлане двадцать шесть лет, пора уже устраивать свою судьбу. С ее темпераментом и претензиями к мужчинам в нашей провинции тесновато.

– Мало возможностей для постоянного эксперимента, – буркнула Решетилова.

– Что-что?.. Ах, ты об этом. Право, неприлично перебирать досужие сплетни. Ее отношения с мужчинами – дело сугубо личное.

– Конечно! – Наталья состроила серьезную мину.

– Каждый волен любить как вздумается и кого, – фыркнула Полина.

– Ее любовь – сплошной эпатаж, – скривилась Решетилова. – Светке надобно постоянно удивлять и себя, и окружающих. Такая уж она неисправимая чудачка. В наших пенатах ей, ясное дело, и скучновато, и бедновато, – нет размаха! А там, глядишь, выскочит замуж за высокопоставленного военного, купит авто и шарф, как у Айседоры, и будет алкать славы в большой журналистике. Или в литературе. Может статься, и в кино.

Полина слушала, закусив губу.

– Знаешь, Ната… – наконец негромко сказала она. – Мне кажется, что ты слишком много работаешь, сильно устаешь. Тебе нужно чаще развлекаться, иногда даже впустую весело проводить время. Не будь к себе столь суровой!

– Влюбиться мне предлагаешь? – засмеялась Наталья. – Совет хороший, да и вообще ты права… – Она отвела взгляд. – Только вот любовь мою, безумную и на все времена, три года назад тиф унес, я ведь рассказывала…

Полина подалась вперед и крепко обняла подругу.

– Не стоит, Полли, – отстранилась Решетилова. – Не люблю жалости. Особенно к себе… Да и боль моя давно прошла, рассосалась, как бестолковая болячка… А вот с мужчинами не могу – так и стоит перед глазами мой родной Павел…

Она смахнула слезу и с грустью посмотрела на Полину:

– У тебя есть любовь, я знаю. Не упускай ее, Полюшка, используй каждую минуту, ведь жестокая жизнь легко может все отнять. Прости, бога ради.

Наталья закурила новую папиросу и, с шумом выдохнув дым, сказала:

– Для меня осталось одно – театр. Многое из того, что я делаю, – идеи Павла. Я обязана их воплотить. Остальное – скука, пошлость. Последнее время стало как-то особенно душно. Вроде бы кончилась война, кошмар «военного коммунизма», как будто и жизнь становится лучше, однако… Давит грудь непонятная, пугающая духота, словно стоит на дворе нескончаемый июль, палит что есть мочи беспощадное солнце, и нигде нет спасенья.

И при этом вокруг бешеная карусель событий! Волнуются крестьяне, бастуют рабочие… Газеты злорадно предвкушают «Процесс прокуроров и хозяйственников», снова и снова перемывают прошедшие митинги. На работе, в трамвае, в лавках, даже в сортирах – только об этом и разговоров. А дома, шепотом, – об ужасе ночных арестов. Кстати, ты слышала об аресте руководства «Союза молодых марксистов»? Восхитительные романтичные студенты теперь сидят в казематах. Венечку Ковальчука мне особенно жаль – такой он талантливый! Говорят, держатся они на допросах стойко, не хотят предать своих убеждений. Впрочем, и среди «марксистов» нашлись иуды: несколько членов координационного совета от имени «Союза» написали покаянное письмо с осуждением программы организации и отреклись от выступления Ковальчука на пролетарском митинге. Теперь-то уж он наверняка пропал!