Оборотная сторона полуночи - Сидни Шелдон

В одну из пятниц после вечернего спектакля, когда Ноэль снимала с лица грим, к ней в уборную постучали и вошел Мариус, старый и больной привратник, давно работавший в театре.

– Прошу прощения, мадемуазель Паж, какой-то господин попросил меня передать вам это.

Ноэль взглянула в зеркало и увидела, что привратник держит в руках красивую вазу с огромным букетом алых роз.

– Поставь ее на стол, Мариус, – попросила она и стала смотреть, как старик осторожно выполняет ее поручение.

Был конец ноября, уже более трех месяцев в Париже никто не видел роз. В букете их насчитывалось около пятидесяти – алые, на длинных стеблях, покрытые росой. Ноэль заинтересовалась, кто бы мог их прислать, подошла к столу и взяла из букета карточку. Там было написано: «Очаровательной фрейлейн Паж. Не поужинаете ли вы со мной? Генерал Ганс Шайдер».

Фаянсовая ваза, в которой стояли цветы, имела причудливую форму и стоила очень дорого. Генерал Шайдер изрядно потрудился.

– Он хочет получить ответ, – сказал привратник.

– Передай ему, что я никогда не ужинаю. Пусть заберет свои цветы и подарит жене.

Мариус разинул рот от удивления.

– Но генерал...

– Все.

Мариус кивнул головой в знак согласия, взял вазу и поспешил вон. Ноэль знала, что он бросится всем рассказывать, как она отбрила немецкого генерала. Ноэль и раньше поступала так с немецкими официальными лицами, и французы считали ее чуть ли не героиней. Это ее смешило. На самом деле Ноэль не имела ничего против фашистов. Она просто не испытывала к ним никаких чувств. Они не принимали участия в ее жизни и не входили в ее планы. Поэтому Ноэль терпела их, ожидая, когда немцы в конце концов уберутся домой. Она знала, что если свяжется с оккупантами, то это причинит ей боль. По крайней мере актриса не собиралась иметь с ними дела сейчас. Однако Ноэль беспокоилась не о сегодняшнем дне, а о будущем. Она считала идею тысячелетнего правления третьего рейха отвратительной. Все, кто изучал историю, знают, что рано или поздно завоеватели терпят поражение. Между тем она вовсе не намерена совершать поступки, способные вызвать ненависть французов, когда немцев выгонят из Франции. Ноэль безразлично относилась к фашистской оккупации и, когда заходил разговор на эту тему, а это бывало постоянно, попросту не принимала в нем участия.

Готье восхищался отношением Ноэль к столь острой проблеме и часто подзуживал ее в надежде, что она объяснит ему свою точку зрения.

– Неужели тебя нисколько не волнует, что немцы завоевали Францию? – приставал он к ней.

– Кому какое дело, волнует это меня или нет?

– Но ведь я говорю о другом. Если бы все проявляли такое же безразличие, мы давно бы пропали.

– Мы и так пропали, разве нет?

– Если мы верим в свободу и у нас есть воля, то не все потеряно. Ты и вправду думаешь, что с самого рождения у нас все предопределено судьбой?

– До некоторой степени. У нас есть тело, мы рождаемся в конкретном месте и занимаем свое положение в жизни, но это не значит, что мы не способны измениться. Мы можем стать всем, чем захотим.

– Я тоже так считаю. Именно поэтому мы и должны бороться с фашистами.

Она взглянула на него:

– Потому что Бог на нашей стороне?

– Да, – согласился он.

– Если Бог есть, – резонно заметила Ноэль, – и он создал их, то, выходит, он и на их стороне.

В октябре исполнился год, как в театре шла пьеса с участием Ноэль. Продюсеры решили отметить это событие и устроили вечер для занятых в пьесе актеров. Кроме них, на торжество пришли банкиры и крупные предприниматели. Среди гостей преобладали французы, но заявилось и с десяток немцев. Некоторые из них пришли в военной форме. Все немцы, кроме одного, были с француженками.

Без девушки оказался немецкий офицер старше сорока лет, с длинным умным лицом, темно-зелеными глазами и тренированным, спортивным телом. На лице у него выделялся тонкий шрам, пересекавший щеку и доходивший до подбородка. Ноэль заметила, что весь вечер офицер не сводил с нее глаз, хотя ни разу не подошел к ней.

– Кто этот человек? – небрежно спросила Ноэль одного из устроителей вечера.

Тот взглянул на офицера, одиноко сидевшего за столом и попивавшего шампанское, и удивленно посмотрел на нее.

– Странно, что вы задаете этот вопрос. Я думал, что он ваш друг. Это генерал Ганс Шайдер. Он служит в Генеральном штабе.

Ноэль вспомнила о его розах и приложенной к ним карточке.

– Почему вы решили, что он мой друг? – спросила она.

Ее собеседник несколько разволновался.

– По вполне понятным причинам... Дело в том, что сейчас во Франции нельзя поставить ни одной пьесы и снять ни одного фильма без разрешения немецких властей. Когда их цензор пытался запретить съемки вашей новой картины, генерал лично вмешался и дал разрешение на ее производство.

В этот момент Арман Готье стал знакомить Ноэль с кем-то из гостей, и разговор прервался.

Ноэль больше не обращала внимания на генерала Шайдера.

На следующий вечер у себя в уборной она обнаружила одну розу в небольшой вазе и маленькую карточку со следующими словами: «Пожалуй, нам стоит начать с малого. Можно мне с вами встретиться? Ганс Шайдер».

Ноэль разорвала карточку и выбросила розу в корзину для мусора.

* * *

После этого случая Ноэль заметила, что генерал Шайдер присутствовал почти на всех вечеринках, которые она посещала с Арманом Готье. Генерал всегда находился где-нибудь в тени и постоянно смотрел на нее. Она видела его так часто, что это не могло быть простым совпадением. Ноэль поняла, что ему стоило немалого труда следить за ее передвижениями и добиваться приглашений туда, где она бывала.

Она задавала себе вопрос, почему он вдруг так заинтересовался ею. Однако Ноэль не слишком старалась выяснить причину повышенного внимания к ней. Иногда она забавлялась тем, что принимала чье-нибудь приглашение, но в гости не приходила. На следующий день она спрашивала у хозяйки, был ли там генерал Шайдер, и всегда получала утвердительный ответ.

Несмотря на то что любое неподчинение немецким властям каралось смертной казнью и приговор немедленно приводился в исполнение, саботаж в Париже принял небывалые размеры. Кроме маки, появились десятки других групп свободолюбивых французов, готовых с риском для жизни бороться с врагом всеми имеющимися средствами. Они убивали немецких солдат, застав их врасплох, взрывали грузовики, возившие на склады снаряжение и боеприпасы, минировали мосты и поезда. Находящаяся под контролем немцев пресса изо дня в день клеймила позором саботажников, но патриотически настроенные французы гордились их подвигами. Газеты долго писали про одного человека. За умение пробраться в любое место его прозвали Тараканом. Гестапо никак не удавалось поймать его. Никто не знал его имени и фамилии. Одни говорили, что это живущий в Париже англичанин. Другие считали его агентом руководителя французских сил освобождения генерала де Голля. Третьи клялись, что Таракан – один из немцев, недовольных своим положением. Кем бы он ни был, в Париже на каждом углу стали появляться рисованные тараканы – на стенах зданий, на тротуарах и даже в служебных помещениях германского командования. Гестапо тщетно пыталось поймать его. Лишь в одном никто не сомневался: Таракан стал народным героем.