Том 1. Кэрри - Стивен Кинг

— Я… — начала было она.

Музыка в зале пошла в разнобой и стихла. Кто-то не обращаявнимания, продолжал тянуть гимн, но спустя несколько секунд все замолчали.Наступила тишина, потом кто-то пронзительно взвизгнул, и снова ни звука.

Билли и Крис глядели в темноте друг на друга, оцепенев отсодеянного — уже не планы, не слова, теперь все уже сделано. Воздух в легких,казалось, застыл, как стекло.

А затем из зала донесся нарастающий смех.

Часы показывали двадцать пять минут одиннадцатого, иощущение тревоги становилось все сильнее и сильнее. Сью стояла у газовой плиты,выжидая, когда закипит молоко, чтобы высыпать туда растворимый кофе. Она ужедважды собиралась пойти к себе наверх и переодеться в ночную рубашку и дваждыпочему-то останавливалась и подходила к кухонному окну с видом на холм Брикъярди изгиб шоссе номер шесть, что вело к центру города.

Когда на крыше мэрии на Мэн-стрит вдруг панически завыласирена, Сью даже не повернулась сразу к окну, а сначала выключила огонь подкастрюлькой, чтобы не убежало молоко.

Сирена на здании мэрии коротко взвизгивала каждый день ровнов двенадцать часов, но это все, если не считать сигналов сбора добровольнойпожарной дружины, когда в сухой сезон, в августе и сентябре, загоралась вокруггорода трава. Сигнал тревоги означал что-то серьезное, и в пустом домезавывание сирены казалось особенно жутким и угрожающим.

Сью медленно подошла к окну. Вой сирены то поднимался, топадал, снова и снова. Где-то вдали запели, как на свадьбе, автомобильные гудки.Из темного прямоугольника окна на нее взглянуло собственное отражение —огромные глаза, губы полураскрыты, — но спустя несколько секунд стеклозапотело.

Неожиданно всплыло полузабытое воспоминание. Еще детьми, вначальной школе, они тренировались на случай воздушной тревоги. Учительница хлопалав ладоши и говорила «Воет городская сирена», после чего полагалось лезть подстол и ждать, закрыв голову руками, когда она даст отбой или когда вражескиеракеты разнесут тебя на мелкие клочья. И теперь слова учительницы прозвучали унее в голове ясно и чисто, будто все эти годы они как в гербарии

(воет городская сирена)

хранились в аккуратном полиэтиленовом пакетике.

Самой школы не было видно, но далеко внизу, слева, гдерасполагалась очерченная уличными лампами школьная автостоянка, светиласьискорка, словно Господь чиркнул там своим огнивом.

(там же баки с мазутом для котельной)

Искорка помигала, затем вспыхнула ярким оранжевым факелом.Теперь уже школу стало видно — школа горела.

Сью бросилась к шкафу за плащом или курткой, но тут весь домвздрогнул от первого раскатистого взрыва, и в мамином буфете жалобно звякнуличашки.

Норма Уотсон. «Мы пережили черный выпускной бал»(опубликовано в августе 1980 в журнале «Ридерс Дайджест» под рубрикой «Драма вреальной жизни»):

…и все случилось так неожиданно, что никто на самом деледаже не понял, в чем дело. Мы все стояли, хлопали и пели школьный гимн. А затем— я как раз стояла у преподавательского стола и смотрела на сцену — в яркомсвете софитов мелькнуло что-то блестящее, металлическое. Рядом со мной былаТина Блейк и Сандра Джейкс, и я думаю, они тоже это видели.

В воздухе вдруг расплескалось что-то красное. Повенецианскому панно поползли густые потеки. Я почему-то сразу поняла, что этокровь, еще до того, как она пролилась на сцену. Стелла Хоран подумала сначала,что это краска, но у меня как будто предчувствие возникло — как в тот раз,когда моего брата сбил грузовик с сеном.

И Томми, и Кэрри облило с головы до ног, но ей досталосьбольше — будто ее взяли и макнули в ведро с краской. Она продолжала сидетьсовершенно неподвижно. Группе, что стояла ближе к ним — «Джози-энд-Мунглос», —тоже перепало: брызги летели во все стороны. У лидер-гитариста была белаягитара, и она вся оказалась в красных каплях.

Я сказала: «Боже, это же кровь!», и тут Тина завизжала —очень громко, на весь зал.

Все наконец перестали петь, и наступила тишина. Я сама дажес места не могла сдвинуться, стояла словно прикованная. Взглянула вверх, а там— два ведра, крутятся над тронами на веревке и колотятся друг об друга. С нихвсе еще капала кровь. И вдруг они упали вниз, а следом веревка. Одно ударилоТомми по голове, и звук получился громкий, пустой — словно гонг.

Кто— то засмеялся. Я не знаю, кто, но смеялись совсем не оттого, что вышло весело или забавно, нет. Грубый, истерический, жуткий смех.

И в этот момент Кэрри открыла глаза.

Вот тут-то все и расхохотались. Я тоже. Боже, это… это былопросто дико.

В детстве у меня была диснеевская книжка «Песня юга», и вней сказка дядюшки Римуса про чумазейку. На картинке чумазейка сидела посредидороги — один к одному негритенок: лицо черное-черное и огромные белые глаза.Так вот Кэрри открыла глаза, получилось то же самое: только глаза белые, а всеостальное — густого красного цвета, да еще свет горел так ярко, что ониказались просто стеклянными — ну прямо как этот комик, Эдди Кантор, когда онглаза вытаращит.

От этого-то все и засмеялись. Удержаться было невозможно.Тут либо дашь себе волю и расхохочешься, либо просто свихнешься, а над Кэррипривычно смеялись уже много лет. В тот вечер мы все чувствовали себя частьючего-то особенного, словно она на наших глазах воссоединилась со всемнормальным человечеством, за что лично я только благодарила Бога. И вдруг это.Этот кошмар.

Нам просто ничего не оставалось. Или смейся, или плачь — нокто за все эти годы хоть раз пожалел Кэрри?

Она, не шевелясь, глядела в зал, а смех становился всесильней, все громче. Люди чуть не падали на пол, держась за животы, ипоказывали на Кэрри пальцами. Только Томми на нее не смотрел. Он сидел вкресле, повалившись на бок, будто уснул. Однако сразу никто даже не понял, вчем дело: он и так был весь в крови.

А затем, в одно мгновение, лицо Кэрри словно… словнонадломилось — не знаю, как еще это описать. Она закрыла лицо руками и встала.Ее качало, она споткнулась, и едва не упала — тут все засмеялись пуще прежнего.Потом Кэрри… ну в общем, спрыгнула со сцены — как будто большая красная лягушканырнула в воду со своего листа лилии. Она снова чуть не свалилась, ноудержалась-таки на ногах.

Мисс Дежардин бросилась к ней, вытянув вперед руки, и она-тоуже не смеялась. Но ни с того ни с сего ее вдруг повело в сторону и швырнуло обстену у края сцены. Очень странно все это получилось. Она не споткнулась, нет —выглядело это так, словно ее сильно толкнули, но там никого не было.