Мой грешный пират - Рона Шерон

– Я расскажу тебе все, что ты хочешь обо мне знать, Аланис, но должен предупредить, что кое-что тебе вряд ли понравится. Если у тебя есть сомнения, лучше уйти сейчас и вернуться домой с Саллахом. Чтобы потом ни о чем не сожалеть. Но если ты решила остаться со мной, – его голос смягчился, – ты станешь моей. Во всех отношениях. Никаких побегов. Никаких слез. Никаких сожалений.

Отсутствие сожаления – самое трудное из обещаний. Ей вспомнились слова Саллаха: «Рискни сердцем».

– Никаких сожалений, – прошептала Аланис и поцеловала его в плечо. – Возьми меня.

– Ты никогда не пожалеешь об этой ночи, amore. Клянусь.

Сегодня она от него не убежит. Он об этом позаботится. Эрос взял ее за руку и повел к своей постели.

На столике возле кровати он зажег свечу и откинул с плеч Аланис длинные пряди. Затем потянул завязки ее ночной сорочки.

Шелк упал к ее ногам каскадом волн. Эрос судорожно вздохнул.

– Ты еще прелестнее, чем я себе представлял, ninfa bionda. Ни одну женщину я не хотел так, как тебя. Ты сказала: «Возьми меня». Повтори это, Аланис.

Она обняла ладонями его лицо.

– Возьми меня, Эрос. Я хочу тебя. Как же я тебя хочу!

Эрос покрыл поцелуями все ее тело, в то время как рука скользнула вниз, к самому интимному уголку. Он проник пальцами в ее лоно.

Аланис застонала и приподняла бедра. Эрос продолжал работать пальцами.

– Эрос, я больше не могу…

– Я тоже. – Аланис почувствовала, что его плоть, твердая как камень, заполнила ее всю, разрывая на части.

– Эрос, остановись! – закричала она. Но он уже вошел в нее, и Аланис услышала, как он застонал. Боль была невыносимой. Эрос стал двигаться. – Остановись, Эрос, пожалуйста! Очень больно! – Аланис всхлипнула.

Он замер.

– Не плачь. – Он поцеловал ее в мокрые щеки и опухшие губы. – Больно больше не будет. Обещаю. Только приятно.

Боль отпустила. Аланис ощутила в себе его пульсацию. Он приподнялся на локтях и снова вошел в нее и стал медленно двигаться.

Аланис тоже стала двигаться, стараясь подстроиться под его ритм.

– Теперь лучше? – спросил Эрос.

– Да.

Его бедра двигались все быстрее.

– Я горю… сгораю в тебе, любовь моя.

Стиснув зубы, он удвоил скорость, стараясь сохранить самообладание.

Аланис била дрожь.

– Не мешай себе. – Он приковал ее взгляд. Его бедра взлетали и опускались. – Пусть все произойдет.

Ее тело требовало развязки. Она стонала, сжимая пальцы, в попытке взлететь на вершину блаженства. И когда это наконец произошло, Эрос, излив в нее семя, тяжело дыша, упал на кровать.

Дыхание Эроса стало ровным, и Аланис подумала, что он уснул. Спрятав лицо у него в волосах, она прошептала:

– Я люблю тебя.

Ответа не последовало. Аланис не знала, слышал он ее или нет.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Эрос.

– Прекрасно, – прошептала Аланис, – а ты?

– Я чувствую себя счастливым, – ответил Эрос и пылко ее поцеловал.

После долгой паузы Аланис спросила:

– Эрос, ты женат?

– Нет.

– А был?

– Нет.

– А как это было у тебя в первый раз?

Он округлил глаза.

– Кем была твоя первая женщина?

– Она была горничной в доме герцога Д'Эсте, где я воспитывался с двенадцатилетнего возраста. Мне было пятнадцать. Ей – двадцать пять. Ее звали Алессандра. Как-то ночью она пришла ко мне в спальню, и я сделал то, чего она от меня хотела. Никакой романтики.

– А была женщина, которую ты любил и которая предала тебя?

– Я никогда никого не любил.

Эрос встал, ополоснул лицо, подошел к окну и задумался. Аланис потянулась за ночной сорочкой, когда Эрос нарушил молчание:

– Это было в 1689 году. До Рождества Христова оставалось два дня. Стояли плотные холода. В Милане было темно и тревожно. Обычно на другое утро мой отец ходил к обедне в церковь Сан-Франческо. Но следующее утро для него не наступило.

Аланис уронила сорочку и, откинувшись на подушки, натянула на себя одеяло.

– Я возвращался домой из Феррары, где находился на воспитании у герцога Д'Эсте, члена нашей семьи и союзника. – Эрос со вздохом провел по волосам. – Согласно обычаю, обучением будущего герцога должен заниматься не отец, а кто-то другой. У меня было много наставников. По четырнадцать часов в день я изучал философию, искусство, науку, астрономию, языки и многое другое, чтобы потом занять свое место среди равных. У меня были учителя фехтования, танцев, верховой езды. На турнирах я завоевал право нести знамя Вайперов, но в основном я изучал военное искусство. Потому что для Милана сила – это все, и управлять им мог только сильный герцог.

– Неудивительно, что ты стал в Алжире раисом, внушающим страх, – прошептала она. – Тебя воспитывали как бесстрашного суверена, чтобы ты занял место твоего отца, Вайпера Миланского. – Эрос был любимцем короля Франции и имел свободный доступ в Версаль. Король Людовик наверняка знал юного Стефано Сфорца с детства. – Ты что, совсем не проводил время со своей семьей, пока рос? – спросила Аланис.

– Проводил. Я приезжал домой на каникулы. Отец возил меня по Ломбардии, Эмилии и другим провинциям, знакомя с моими будущими владениями. Это было лучшее, хотя и очень трудное для меня время, – Эрос грустно улыбнулся. – Матушка всегда жаловалась, что практически не видит меня, что отец сбывает, что я всего лишь подросток, а не один из его стойких титанов. Отец был жестким ломбардским герцогом. В отличие от меня, маменькиного сынка, испорченного ребенка, хотя многие считали, что я вылитый отец.

Аланис не ошиблась в нем. Эрос обладал нежной, отзывчивой душой. Такого ребенка могла воспитать только любящая мать.

– Когда в тот вечер я въехал в Порта-Джовиа, то сразу понял, что что-то произошло. Испанские войска за городом проверяли каждого прохожего. Как ты знаешь, Милан сотни лет был оккупирован испанцами, но они позволили моему отцу укреплять престиж города, сделав его миротворцем и сборщиком налогов в области. Это избавляло их от огромных затрат на установление новой системы. Отец ненавидел свою роль марионетки. Он мечтал об объединенной, сильной Италии, которую не посмеют грабить французы, испанцы и другие мародеры, когда их собственная казна пустеет. По примеру Итальянской Лиги, созданной Франческо Сфорца и Козимоде Медичи, он организовал тайные общества, ставившие перед собой единственную цель – объединить все итальянские государства. В Неаполе, Пьемонте и Болонье стали проникаться идеей, хотя были озабочены скорее укреплением своих конституций для защиты от суверенов-абсолютистов, чем великой национальной целью, но там по крайней мере называли полуостров Италией. – Эрос вздохнул, прислонившись лбом к резной стойке. – Кто-то донес испанцам. Мой дядя, младший брат моего отца. – Эрос выругался. – Когда я вошел в Большой зал, навстречу мне выбежала Джельсомина, вся в слезах. Испанцы заперли моего отца в башне. Я бросился туда, где обнаружил Карло с испанскими офицерами. Увидев меня, он рассмеялся и сказал: «Видите, кого я сдал вам? Не только герцога, но и графа Павию. Теперь можно не беспокоиться о мести наследника». Меня схватили и… убили моего отца прямо на моих глазах. – Он закрыл глаза. Старая боль исказила его лицо. – После этого события развивались со страшной скоростью. Я вырвался, перерезал кинжалом дяде горло, схватил медальон отца и бежал. Меня приговорили к смерти. Я не знал, кому из наших союзников можно доверять. Венеция была настроена к нам враждебно. Остальные затаились. Ни один итальянский герцог не рискнул бы портить отношения с испанцами, скрывая у себя объявленного в розыск молодого герцога Миланского, даже папа римский. Я остался один. У меня не было времени, чтобы собрать миланские батальоны, а если бы и было, я все равно не смог бы бросить вызов Испании, не имея поддержки со стороны хотя бы одного из влиятельных государств полуострова. Оставаться в Италии было смерти подобно. Я забрал Джельсомину и ночью переправился в Геную, где мы сели на первый же корабль, поднявший паруса.