Влюбленная. Гордая. Одинокая - Елена Левашова

старается отговорить пациенток делать операции по прерыванию беременности? Это его личный моральный выбор? – с победоносным видом уточняет Долецкий. Тугие, покрытые гелем для волос прядки подрагивают в такт его шагов.

– Абсолютно! – кричит Марьев. Старик плохо слышит, но изо всех сил хочет помочь своему ученику. Мир бросает на него благодарный, полный почитания взгляд. – Мирослав Боголюбов в совершенстве владеет техникой проведения этой операции. Сказать, что он их не делает совсем, будет ложью: в отделение привозят пациенток после травм и аварий или с замершей беременностью. Но убить здорового ребенка просто по желанию матери, нет… По такому поводу женщины обращаются к другим специалистам.

Убейте меня, если в этот момент, профессор не переводит взгляд на Никиту Чернова – заведующего отделением. Тот втягивает голову в плечи и словно врастает в стул.

На миг в зале воцаряется тишина. Долецкий ходит взад-вперед, поскрипывая подошвами лаковых туфель, Линчук нервно листает страницы.

– Уважаемый суд, у обвинения есть ходатайство, – Линчук уверенно поднимается с места. Судья кивает, молчаливо позволяя продолжить. – В деле появились новые обстоятельства. В Следственный комитет поступили две анонимки. Автор писем утверждает, что Боголюбов проводил аборты и операции по восстановлению девственности за денежный гонорар. Иными словами, подсудимый зарабатывал, используя ресурс больницы.

– Ложь! Этого не может быть! – взрывается профессор Марьев и сразу же сгибается, хватаясь за сердце. – Мир, скажи, что это вранье…

– Конечно, профессор. Я никогда не делал подобного, – Мир отрицательно качает головой и резко встает. – Ваша честь, я владею долей в отцовском бизнесе, к тому же являюсь одним из директоров клиники «Шестак и Ко».

– Сядьте на место, подсудимый. Суд осведомлен о ваших источниках доходов, – обрывает Борцова. – Продолжайте, Федор Леонидович.

Долецкий прекращает расхаживать по залу, с интересом взирая на Линчука. Выходит, он не удосужился провести собственное расследование или, куда хуже, не знал об анонимках?

– Следователь Винник рассекретил анонима. На записях камер видеонаблюдения Следственного комитета видно, что письма дежурному следователю передавала медсестра гинекологического отделения Лебедева Таисия Алексеевна.

– Вот дрянь! – плюется Зинаида Львовна, вскочив с места.

– Тишина в зале! – звук молотка судьи прокатывается по залу.

– Сергей Владимирович допросил соседей Лебедевой и выяснил, что Марианна Лопухина в течение шести месяцев снимала у нее квартиру. Таисия Алексеевна неустанно следила за жизнью Марианны, так как ее собственное жилье находится на одной лестничной площадке с квартирой, где проживала Лопухина, – зачитывает Линчук, встречая понимающий, благодарный взгляд адвоката.

– Лебедеву вызвали на допрос? Для чего она подбрасывала анонимки, пятнающие репутацию подсудимого? – спрашивает Борцова, делая ручкой отметки.

– Медсестра Лебедева оформила отпуск за свой счет и скрылась. Обвинение ходатайствует о возвращении дела на доследование.

Зал оживает, словно растревоженный улей. Люди оборачиваются, делясь своими догадками и возмущениями. Шумят и переговариваются, превращая заседание суда в бизнес-тренинг. А я… открыто смотрю на Мира. Встречаю его взгляд, полный невыразимой нежности и обожания. Он как солнечный луч или прохладный ветер в полуденный зной наполняет меня до краев молчаливой мужской лаской. Люди как будто растворяются в воздухе, исчезают по щелчку волшебника, оставляя только нас… Не вижу никого. Губы Мира открываются, и я читаю по слогам: «Лю-ба-ша…»

– Суд постановил вернуть дело на доследование в прокуратуру, – судья Борцова объявляет приговор под громкие овации Долецкого, Шестаков и профессора Марьева.

Я улыбаюсь. Обнимаюсь с Рябиниными, Максом и провожаю взглядом Мира: закованного в наручники, его выводят из зала.

Глава 26

Мирослав

Почему она так поступила? Что, черт возьми, я сделал Таисии Алексеевне? Мне всегда казалось, что более верных людей, чем она и Зинаида Львовна, не существует.

Совершенно точно, она что-то знает. Или сама замешана в преступлении. А попытка очернить меня – способ прикрыть свою задницу.

Пятьдесят, пятьдесят один… Сокамерники косятся на то, как я отжимаюсь. Признаться честно, в камере не так много развлечений…

– Мир-р-а, мы поспорили с Юрченко, посадят тебя или нет? – хрипло смеется обвиняемый по другому делу по кличке Змей, целясь струей мочи в унитаз.

– И кто выиграл? – усмехнувшись, спрашиваю я. Мою руки и умываюсь пахнущей железом водой, мельком замечая, как Юрченко раскладывает на грязном столе карты.

– Я выиграл, – не глядя на меня, хрипит он. – Винник не такой идиот, каким кажется. Помню его по прошлой отсидке. Это у него прикрытие – выскочек не любят в системе, – со знанием дела отвечает Юрченко.

Опускаю бренное тело на сырую, пропахшую сигаретами постель и достаю из-под подушки книгу. Дай-то бог…

Дверь взвизгивает от напора. Распахивается, открывая взору понурую фигуру конвоира.

– Боголюбов, на допрос, – произносит он, приготовив «инструмент пыток» – наручники.

К своему удивлению, обнаруживаю в допросной Винника. Выглядит он уставшим и озабоченным. Неужели Юрченко был прав и капитан «болеет» делом? Выходит, ему не все равно, кого посадить?

– Здравствуйте, Боголюбов, – с хитрецой в голосе протягивает Винник.

Я здороваюсь в ответ, наблюдая за Сергеем Владимировичем, старательно листающим документы в папке.

– Вот оно, – произносит он, выуживая документ из стопки. – Я сделал повторную независимую экспертизу трупа. Мне не давала покоя одна вещь…

– Что именно? – прерываю его взволнованно.

– Механизм нанесения ножевого ранения. Первая экспертиза указывает, что убийца мог иметь рост от ста семидесяти до ста восьмидесяти пяти. Разница в пятнадцать сантиметров – слишком большая погрешность.

– Согласен. Тем более что мой рост – сто восемьдесят семь сантиметров, – важно добавляю я.

– По результатам второй экспертизы рост убийцы не превышает ста семидесяти сантиметров. И у меня вопрос к вам, Боголюбов: расскажите про Таисию Алексеевну? Она… довольно высокая женщина. Семьи у нее нет, родственников тоже, а вы, насколько мне известно, более двух лет работали в одной смене.

Я усиленно пытаюсь вернуть мыщелок в нижнечелюстную ямку, а если проще – закрыть рот. Они подозревают Таисию Алексеевну? Серьезно?

– Она хорошая женщина, – неуверенно начинаю я, потирая увлажнившиеся ладони. – Отзывчивая, грамотная медсестра. Сергей Владимирович, я почти уверен, что она не могла… И полностью уверен, что Лебедева знала о некой стороне жизни Марианны. Она писала эти анонимки, желая прикрыться, отвести подозрения. Вам непременно надо ее найти.

– Вот именно: прикрыть себя. Я склоняюсь к мнению, что убийца – женщина, – загробным тоном произносит Винник. Вот те раз! Что тогда в СИЗО делаю я?!

– Простите за мою настойчивость, но что тогда здесь делаю я? – озвучиваю свои мысли вслух.

– Боголюбов, система работает с уликами: «пальчики» на ноже ваши, Перепелкина видела только вас, выходящего из ординаторской. Кстати, как убийца проскользнул мимо свидетеля, для меня до сих пор загадка, – разводит руками Винник. – Следствию нужно больше времени… Улик, доказывающих вашу невиновность, не так