Путин. Путеводитель для неравнодушных - Владимир Рудольфович Соловьев

Демократы старой волны не любят Путина за несбывшиеся ожидания, за то разочарование, которое им принесло правление Ельцина. За то, что Россия не стала Америкой, за то, что они оказались выброшенными из жизни, и не только волею судеб, но и из-за изменившегося представления народа о том, что хорошо, а что плохо. Долгая череда ожиданий в конечном итоге заставила людей деятельных поставить вопрос: «А чего мы ждем? А кто сказал?» Знаете, такая бесконечная очередь — завтра завезут дефицит. А кто сказал, что его вообще завезут? И, кстати, что такое дефицит? И с чего вы решили, что он кому-то нужен? Народ вдруг осознал, что все то, что им рассказывают, и то, о чем им кричат «хорошо!», не является таковым. Демократы кричали о том, что хорошо — это свобода Чечни, но выяснилось, что ситуация складывается уж совсем не здорово. С какой такой радости свобода Чечни означает колоссальный разгул чеченских бандформирований, которые ведут себя здесь, как татаромонгольские завоеватели, приезжающие собирать дань? Демократы почему-то считали, что бандиты имеют на это право и мы должны молчать. Они почему-то считали ненужным рассказывать о геноциде русского народа, происходившем в Чечне во время первой войны. Они считали, что все это надо забыть. А помнить надо о том, что наше государство плохое, а Запад всегда хороший. Но людям стало непонятно, почему государство, разбомбившее Югославию, должно быть хорошим. Почему государство, начавшее вторую войну в Ираке, не имея на это никаких оснований, должно считаться правильным. Демократы пребывали в истерике: «Как? Вы что, не понимаете?! Но ведь...» — и считали, что единственное представление о правильной демократии — это модель демократии американской. Была бы их воля, они бы и здесь всех заставили говорить по-английски. Но Путин поразил их. Прежде всего тем, что он им крайне неудобен: его нельзя обвинить в том, в чем легко винить их, — в продажности. Самая большая проблема демократов в том, что они, будучи замазанными списками Ходорковского с указанием того, кому и сколько платили, не могут предъявить аналогичных претензий Путину. Попытки в чем-то обвинить Путина — например, убийство Политковской, Беслан, «Норд-Ост» — к нему не пристают. Когда люди начинают кричать, что в этом виноват Путин, то это звучит по меньшей мере глупо. К этим людям испытываешь чувство раздражения, понимаешь, что это уже совсем за уши притянуто. Поэтому, когда «Солдатские матери» начинают кричать, что Путин виноват в дедовщине, думаешь: может, все-таки в этом виноваты родители тех людей, которые строят дедовщину, а ведь это тоже наши с вами граждане.

При этом еще, конечно, правозащитников всевозможного толка дико раздражает, когда Путин спокойно говорит: «Ребята, я все понимаю, но деньги - то вы откуда берете? Деньги чьи? » И опять все разговоры о чистоте помыслов моментально куда-то деваются. Всем становится бесконечно грустно. И спорить тяжело — действительно, деньги, надо же, неловко как-то получилось. И конечно, для большинства правозащитников это была гигантская проблема. Потому что деньги действительно были взяты из западных фондов, и действительно на эти деньги содержатся государственные структуры. Для людей, которые понимают правила работы, нет ничего страшного. Но для воспитанных, скажем так, в системе координат КГБ это однозначно неприятно. И в этом одна из проблем Путина — он зачастую не переключает свое сознание. Яркий пример — однажды мы с ним говорили о Западе и возможности оказать влияние. Вообще Путин очень любит рассказывать о Западе, обсуждать Запад, для него международная политика важна, интересна, он от этого получает удовольствие. Я говорю: «Ну, как — это же очевидно: подкуп, шантаж, убийства». Такая классика разведшколы. Путин на меня посмотрел с пониманием и сказал: «Хотелось бы, но, боюсь, нельзя». Вот это желание взять простые ответы из своего прошлого, конечно, присутствует, но Путин его подавляет. Он ни в коем случае не дает ему развиваться. Поэтому, когда звучит фраза, что Путин заказал убийство Литвиненко, это, конечно, феноменальная глупость.

Следующим врагом Путина является так называемая несистемная оппозиция. О ней мы уже говорили, но — повторим.

Насколько они серьезные враги? В достаточной мере. Сами по себе они, может, еще и не власть, но как минимум представляют собой определенный срез общества, когда-то ориентированный на Запад и представляющий, как казалось, либеральные ценности. При этом все обвинения, которые они предъявляют Путину, оказываются несостоятельными. Они не могут найти реально болезненные темы, в которые можно было бы вцепиться и критиковать. Так вот, несистемщики — для Путина страшные враги, потому что он настоящий. Для них он страшен тем, что он чувствует людей, а они нет. Наверное, Путин, еще раз повторю эту мысль, настолько популярен потому, что в нем заключены как все достоинства нашего народа, так и все недостатки. Он во многом такой же раздолбай, как народ. Он так же любит своих друзей, как народ. Он так же относится к родителям. Ему так же иногда хочется повеселиться, ему хочется чем-то гордиться. И все силы и слабости народа абсолютно отражены в характере Путина. Он — плоть от плоти, кровь от крови национального характера. Даже фамилия, которая дает роскошные возможности — от РасПутин до БесПутин. Не случайно и название водки — «Путинка».

Отсюда и пошел момент личной ненависти к Президенту, личной обиды. Выяснилось, что Путин как человек намного чище и порядочнее, чем те, которые кричат, морализаторствуют и призывают слушаться. Выяснилось, что он не брал по непонятно каким кредитным схемам деньги на аренду квартиры, как Светлана Сорокина, и не получал экономически необоснованную зарплату, как Евгений Киселев. Очень много было и остается к демократам вопросов, поэтому они любой ценой пытались измазать Путина. Но крайне скромное личное поведение Президента не оставляет им шанса хоть что-нибудь к нему прилепить. Крики о том, что, мол, Абрамович покупает яхту для Путина и что у Путина есть что-то там и что-то здесь, не подтверждаются — потому что всегда видно, где находится Путин, и там нет никаких личных яхт! А тот факт, что его друзьям принадлежат гигантские бизнесы, никогда не отражался ни на самом Путине, ни на его образе жизни, зато такие же моменты всегда влияли на существование демократов. Они всегда жили лучше, чем народ. Они всегда были богаче, сытее, жирнее. Они постоянно выглядели вернувшимися из загранкомандировок, где их удостоили очередной награды. Они поучали людей, никогда не бывая с ними по одну сторону баррикад, всегда чуточку в отдалении.

Путин же, к их ужасу, пришел изнутри, причем с лозунгом гораздо более демократичным, чем у них. Они вдруг оказались вытеснены с поляны, и Путин сам реализовал все их мечты и устремления. Ведь программа, которую продвигает та же «Единая Россия», — это абсолютно правая по своей идеологии программа. Но страшнее всего для демократов то, что они понимают, насколько популярен он и насколько неинтересны они. У демократов произошла человеческая трагедия, связанная с резким падением их уровня жизни, так как более уже невозможно получать деньги. А понимание того, что никого, кроме себя, винить в этом не приходится, только усугубляет положение. При этом Путин еще и восстановил законность, о чем всегда мечтали демократы, но сделал это жестами, для демократов неприемлемыми — не признавая в них равных себе партнеров.

Несистемной оппозиции тяжело бороться с Путиным, им гораздо проще бороться с Ельциным и «семьей». У Путина есть, очевидно, слабые места — его отношение к Абрамовичу и существование Абрамовича, его отношение к Зурабову и существование при этом Зурабова, его отношение к беспределу силовиков, к беспредельной собственности, к засилью демократов, к засилью чиновников. Это все очевидно, это все понятно, и все это есть. Но вместе с тем Путин хорошо понимает, что сабелькой тяжело махать. Потому что взмахнуть-то можно, а вот потом посмотришь, отмахнувшись, что получилось, и не факт, что не станет хуже. Все проблемы Путина — в понимании того, что надо сделать так, чтобы ни в коем случае не стало хуже. И здесь опять встает проблема с командой, потому что не все вокруг него Грефы.