Муравьиный царь - Сухбат Афлатуни

– А откуда узнали, что я мать отвожу? – спросил Михалыч.

– Доктор сообщил… На два фронта работает, является иногда сюда. Я ему предлагаю: «Давай я тебе хвост сожгу, с нами останешься!» Так он даже дрожать начинает!

– И в церковь ходит?

– Заглядывает… А что? Всякое дыхание да славит Господа. Они тоже боятся и славят, в пламя идти кому интересно? Быть только внутри долго не может. Особенно когда отец Афанасий, – кивнул на монаха, – с кадилом пойдет. Доктор сразу прыг на улицу. Месяцок поотсутствует, опять приходит.

– А занимается чем?

– Кто его знает… Гуляет где-то, пакостит. Вы еще, скажу, мягко отделались, что его везли. Мотор мог заглохнуть. Запросто! Или в салоне пакость какая-нибудь… Ну, ладно, хватит разговоры, накормить вас надо. – Игумен привстал, подозвал ладонью Афанасия. – Отведешь в трапезную. Скажешь, я благословил. На ночлег пока в гостевую…

– Да я поеду, – сказал Михалыч.

– А что так, на ночь глядя? Погода неспокойная. Останетесь, утром исповедуем, причастим.

– Домой нужно срочно.

– Ну, – лицо игумена стало скучным, – насильно никого не держим. Останьтесь тогда на пару слов. А вы идите, матушка, идите, вас проводят.

Мать с монахом вышли. Игумен сцепил ладони и стал еще более строгим. Вокруг глаз и на лбу показались морщины.

– Всех предупреждаю и вам скажу. Чудес мы не гарантируем. Ей тут тоже нелегко будет. У нас тут не курорт.

Игумен сел за стол, снова поднялся. Михалыч стоял молча.

– Может, ей здесь даже поначалу тяжелее будет, чем там, – сказал игумен. – Сейчас у нее отпустило, но еще сильные ломки будут. Молитвы постоянные нужны, и ваши за нее тоже. Может, даже жертва.

Михалыч не совсем понял и быстро кивнул.

– Только чтобы была жива-здорова, – сказал на выдохе.

– Здорова – да, а насчет жива… Мы тут к смерти их готовим, Михалыч.

Михалыч не знал, что больше его удивило. Или слова о смерти, или то, что его назвали Михалычем. Представился он, когда только вошли, Геннадием.

– А от чего они там кричат? – спросил, глядя в пол.

– Там-то? Кто их знает. Бегуны разное говорят. Только им тоже верить… Сознание у них уже перевернутое. Про какие-то раскаленные крючья рассказывают. Тут не разберешь. У меня когда-то тюремное служение было. Приеду, исповедую, и начальство тоже, кто желал. Заключенные жалуются, что на допросе противогаз им надевают и воздух убирают. Начальство на исповеди божится, что у них даже вообще нет в тюрьме противогазов. А те – тоже божатся. Кто прав?

Михалыч пошевелил плечами.

– Мы тут сами на ниточке висим. – Игумен сменил тему. – И власть местная на нас косится. И с владыкой новым терки. Хочет, чтобы мы доход приносили.

– А кто это, вот эта там была… на костылях? – спросил Михалыч.

– Человек, – сказал игумен. – Наполовину. Отец ее в милиции тут служил. В постель к себе не звала? И как? Не поддались? Честно?

Об избушке Михалыч сообщать не стал.

– А если бы поддался, то что? – поднял голову.

– А ничего, – повеселел игумен. – Стали бы, может, их князем. Муравьиным царем.

Игумен подошел к двери, Михалыч ссутулился и принял благословение. Выйдя, стал искать в кармане чек. Чека не было, остался, наверное, в геронтозории. Был только березовый подгнивший листик, непонятно откуда взявшийся.

Монастырь располагался в той бывшей зоне, которую они проезжали. В одной части ее. «Раньше из монастырей зоны делали, – вспомнил Михалыч слова игумена, – а мы вот из зоны – монастырь». Все и правда напоминало тюрьму, было бедным и серым.

По сырому теплу и запаху еды Михалыч быстро нашел трапезную. Народу за столами было немного. Михалыч пригляделся, но матери не увидел. Наверное, уже поела, ела мать быстро, как метеор. Михалыч развернулся, чтобы уйти, хотя чувствовал голод, но за спиной оказался монах. Подтолкнул его вперед, подвел к окошку раздачи и снова исчез. Михалычу навалили серой перловки и сообщили, что капуста кончилась.

Михалыч ел, заедая хлебом и поглядывая по сторонам. Обычная столовка. Только иконы в углу и монах какой-то стоит, читает неразборчиво. Михалыч заметил, что некоторые перед едой молятся. Михалыч молитв не знал, но можно было просто постоять и пошевелить губами. Он отпил кваса и заметил еще одного едока.

Тот подошел со своей плошкой и сел недалеко. На нем была темная ряса, лицо – как череп, на который надели очки.

Михалыч застыл вместе с ложкой.

– Лёник, – сказал довольно громко.

Некоторые глянули в его сторону. Поглядел сквозь свои очки и этот. Был это, конечно, тот самый «брат» Лены. Постаревший только сильно. Надо ж, какая встреча…

– Что шифруешься? – сказал тише, пододвигаясь, Михалыч.

Тот поглядел на Михалыча, но как-то не так.

– А вы кто? – Взгляд был странным.

Михалычу хотелось спросить, какого это хрена мы на «вы». Но чувство, что это Лёник, ослабело. Хотя кто это еще мог быть…

– Ну, ты – Лёник? – спросил Михалыч еще тише.

– В детстве меня так звали, – ответил тот и повертел ложкой.

– А я – Михалыч!

Тот все о чем-то думал.

– Я понял, – сказал. – Вы – муж моей сестры. Но я не тот… Спустимся ко мне в лавку, там поговорим.

Михалыч стал доедать холодную и скользкую перловку, поглядывая на Лёника. Тот ел медленно. «Не Лёник», – подумал Михалыч и собрался еще глотнуть кваса, но на дне кувшина болтался один осадок.

По дороге в лавку они молчали, впереди шел Лёник. Михалыч оглядывался, хотел увидеть мать. Кругом была бедность и следы начатого ремонта.

– Я ее настоящий брат, – сказал Лёник, открыв ключом лавку.

Вошел за прилавок, сел среди иконок и свечей. Достал табурет, подал через прилавок Михалычу.

– А тот? – спросил Михалыч, подтащив табурет под себя.

– Ее фантазия.

Фантазия… Михалыч матюгнулся про себя, поглядел на иконки, смутился и нахмурился.

– Я пропал лет двадцать назад, – сказал Лёник. – Кололся. Бомжевал. Они ничего обо мне не знали. Думали, умер. Я и правда тогда умер. Во…

Открыл рот. Там торчало два темных зуба, остальных не было. Михалыч машинально проверил языком свои.

– Вот она и решила завести себе нового брата, – сказал Лёник, закрыв рот.

– Как?..

– Так. – Лёник поглядел вбок. – Заводят же себе новых мужей, собак, любовников…

Михалыч последовал за его взглядом и увидел возле свечей фотографию девочки. Эту фотографию Михалыч знал. Такая же стояла у него на полке над аквариумом.