Мы бомбили Берлин и пугали Нью-Йорк! 147 боевых вылетов в тыл врага - Максим Свириденков

Назначение я получил в третью авиационную эскадрилью к майору Михаилу Николаевичу Журневичу. Моя жизнь в Смоленске началась с получения на вещевом складе солдатской кровати, матраца, подушки и постельного белья. Меня отвели на четвертый этаж «Красного дома» в громадную комнату, где уже стояло более десятка застеленных и обжитых кроватей. «Выбирай любое свободное место и располагайся, после обеда народ соберется, вот вы и познакомитесь» — так напутствовал меня начальник штаба эскадрильи.

Основная часть здания представляла собой учебные, классы площадью по шестьдесят-семьдесят квадратных метров, в каждом из которых было по три больших окна, и длинные коридоры. После обеда началось мое знакомство с сослуживцами. Конечно, сейчас, за давностью лет, я далеко не всех помню, но некоторых могу назвать. Это Саша Коннов, Аркадий Саркисов, Боря Яковлев, Вахтанг Джапаридзе, Вася Тюрин. В комнате, кроме них, было еще шесть-восемь человек и большая железная бочка, обложенная кирпичом, — единственная отопительная система, которую мы раскочегаривали на ночь, но все равно спали полуодетые, наваливая на себя все летное обмундирование, за исключением разве что унтов. Умывались, как правило, в столовой, там был хороший умывальник и теплая вода. А наш летный туалет находился на улице за церковью, что стояла во дворе.

Аэродром «Смоленск Северный» был в двух километрах, туда можно было ехать три остановки трамваем или идти пешком. Немцы, отступая, конечно, все, что могли, там уничтожили, но мы умели выкручиваться в подобных ситуациях. Например, были взорваны две бетонированные взлетные полосы, а мы летали с грунта со взлетными курсами 220 градусов рядом с первой полосой и 315 градусов рядом со второй полосой. Все ангары и аэродромные здания тоже были взорваны, но в двух, восстановленных своими силами, наши техники устроили ремонтные мастерские.

Наш полк входил в 50-ю воздушную армию дальней авиации. Ее полки и дивизии были расквартированы по всей Белоруссии, Прибалтике и западной России. А штаб армии располагался в Смоленске в Нарвских казармах, где в отдельных кирпичных домах размещались и офицерские семьи. В одном из таких домов жил и командующий генерал-лейтенант Евгений Макарович Николаенко.

Для обеспечения всех потребностей штаба, дивизий и полков был создан наш транспортный авиаполк. Я полностью вошел в строй и почти ежедневно мотался по полкам и аэродромам с грузом, всевозможными комиссиями и служебной почтой. Мы обеспечивали все учения и переучивания, перебазировки и обязательные ежегодные парашютные прыжки всего летного состава. Словом, отдыхать и работать на себя у нас всегда не хватало времени.

Шел 1946-й год. Я перевез свою семью в Смоленск. С жильем в то время было очень напряженно: только-только война закончилась и все разрушено, поэтому на что-то нормальное рассчитывать не приходилось. А в полку ведь все время появлялись новые семьи, женитьбы проходили буквально каждый месяц, многие летчики шли на частные квартиры. А моим первым семейным жильем в Смоленске стала небольшая комнатушка в «Красном доме» под парадной лестницей. Там, в каморке, общей площадью шесть с половиной квадратных метров, у окна стоял кухонный стол, а рядом табуретка. Вплотную к стене находилась наша кровать и деревянная маленькая кроватка для сына. У входа располагалась совсем небольшая вешалка, на которую можно было только повесить шинель и китель. Вот такой оказалась моя первая казенная квартира. Приду, бывало, домой, а сын на столе стоит, смотрит в окно во двор. В этой комнатке даже побегать и поиграть ему было негде.

Мало того, рядом со мной, с другой стороны под этой широкой лестницей, размещался коммутатор телефонного пункта. Я до сих пор даже позывной помню — название реки на Дальнем Востоке… Амур! И про этот «Амур» я слышал все время, когда находился дома. Представьте, каждые несколько минут раздается дребезжащий звонок, телефонистка отвечает: «Да, Амур слушает! Включаю!» Поначалу голова кругом шла! Но за полгода привык.

Вот так мы жили. А дальняя авиация развивалась. Летчики начали переучиваться и получать с заводов новые четырехмоторные самолеты «Ту-4». На наши экипажи легла вся нагрузка по переброске в Казань и Куйбышев приемщиков и экипажей перегонщиков. А также по переправке всего самолетного имущества с заводов-изготовителей на аэродромы полков, получавших новую технику. А такого имущества было очень много. Это и стремянки, и инструмент, и масса брезентовых чехлов: на моторы, на винты, на кабины, не говоря уже о такой мелочи, как колодки и всевозможное оборудование для проведения регламентных работ.

Словом, весь летный состав нашего полка был постоянно в разлетах, и со многими мы даже редко встречались. Зачастую полковые собрания и совещания проходили далеко не в полном составе. Вот на одном таком совещании мне было объявлено, что я назначаюсь командиром отряда во 2-ю эскадрилью к подполковнику Андрею Макаровичу Закорко. Так я снова начал продвижение по службе.

Большие изменения происходили и в нашей 50-й воздушной армии. Когда я уже свыкся с новым смоленским жильем, на работе меня ждала приятная неожиданность: приехал новый командующий воздушной армией — генерал-майор авиации Федор Иванович Добыш. Он был очень неплохим летчиком, последний боевой вылет сделал над Берлином, победу встретил командиром 1-й гвардейской бомбардировочной дивизии. Потом окончил в 1951 году авиационный факультет академии Генерального штаба и стал заместителем командующего армией. А когда генерал Николаенко уволился в запас, то командующим армией в 1956 году и стал Федор Иванович.

В новом качестве он свое знакомство с состоянием полков и дивизий начал с облета всех наших аэродромов, встречался с личным составом, осматривал самолетный парк, жилой фонд и казармы, клубы, госпиталя. На пребывание в каждом гарнизоне уходил целый день. И так получилось, что его летчик, с которым Федор Иванович должен был постоянно летать, заболел. Назначили меня, и я начал летать с Добышем «шеф-пилотом», как тогда говорили.

Однажды во время полета он зашел ко мне в пилотскую кабину. И я понял, какое у него желание возникло, сразу сказал своему правому летчику:

— Ну-ка быстренько прогуляйся в общую кабину.

А Федору Ивановичу я предложил:

— Товарищ командующий, садитесь на правое сиденье!

Он с удовольствием уселся. Я спросил:

— Вспомните, как сами летали?

— Да я еще и не забыл! — улыбнулся он и взялся за штурвал.

С тех пор, каким бы ни был наш маршрут, я постоянно давал ему поуправлять самолетом. Например, Федор Иванович частенько пилотировал сам на всем пути от Смоленска до того же Бобруйска, а я подменял его только по дороге обратно. Садился за штурвал Добыш всегда с великим удовольствием. Еще бы! Он — летчик, и не управлял самолетом уже несколько лет, а тут появилась такая возможность. После одного из полетов он спросил меня на аэродроме:

— Ну, как я пилотировал, не очень плохо?

— Ну… — начал я.

— Да ты не стесняйся, говори прямо!

— На «четверку».

— Спасибо, что «пятерку» не поставил, — засмеялся он.