Училка и мажор - Маша Малиновская

— Прям сильно? — сердце обдаёт ледяной волной. Не за Пашу мне страшно…

— Да прилично. Увлёкся. Ну, может, там рёбра переломал, сотряс точно есть. Думаю, руку он ему тоже сломал, ну или вывихнул.

— Боже… — закрываю лицо ладонями. — Ну а ты? Как ты мог его одного отпустить? Знаешь же, что он горячий. что без башки совсем.

Понимаю, что Марк ни в чём не виноват, что то же можно и мне предъявить, но от бессилия я просто с ума сейчас сойду.

— Я и не отпускал, — разводит руками. — Но вы же его знаете, Василина Адамовна. Крышу сорвало, вот и пошёл в разнос. Правильно говорите, это же Радич. Я едва его утащил, иначе бы он его вообще убил, наверное.

Опускаюсь на стул обессиленно. Даже не представляю, что делать и куда идти за помощью.

— Что теперь будет? Что нам делать?

Спрашиваю скорее саму себя, но Марк, опустившись на первую ступень амфитеатра аудитории, тяжело вздыхает и говорит:

— Я написал Вере — его сестре, но тут, думаю, без предков не обойдётся.

Становится совсем тошно. Сейчас его родители узнают, что сын может сесть в тюрьму за то, что заступился за свою преподавательницу.

С которой спит.

Паша, родители Семёна… Сейчас столько грязи всякой поднимется… Конечно же, не обойдётся без этой отвратительной истории с моими фотками, слитыми Пашей.

Какой кошмар. Стыд и позор.

Но самое страшное, что Семёну действительно грозит серьёзная уголовка и срок. Он совершеннолетний, и вред наносил умышленно. А уж Паша сумеет всё вывернуть так, будто насилу выжил.

На ум приходит идея. Что если я пойду к Паше и попрошу его забрать заявление? Буду упрашивать, умолять, а может пригрожу, что заявлю на него о попытке изнасилования. В его профессии это будет грязным пятном, не меньшим, чем в моей сексуальная связь со студентом. Только в этой связи нет ничего криминального, а вот о сексуальных домогательствах так не скажешь. Ни одна нормальная высокооплачиваемая модель не согласится с ним потом работать.

Сама мысль об этом мне неприятна, но что если это единственный выход?

Я выхожу из автобуса и твёрдой походкой иду в сторону знакомого дома. Но для этого мне приходится прилагать очень много моральных усилий.

В который раз задаю себе вопрос: как можно было любить кого-то, а потом так быстро воспылать отвращением и даже ненавистью? Потому что именно эти чувства всплывают, когда я думаю о Паше.

Всё, что было хорошего, забылось. А ведь было же. Но Паша своими гнусными поступками перечеркнул любые положительные воспоминания о себе.

Уговариваю себя на каждый шаг. Кручу в голове, что именно ему скажу и уже готовлю себя к тому, что разговор получится непростым.

Но рвотный рефлекс придётся сдержать, Василина, потому что ты должна помочь Семёну. Пусть даже для этого придётся упрашивать мудака Пашу.

Я притормаживаю возле бордюра, пропуская машину, собираюсь перейти дорогу почти у самого подъезд дома, где живёт Паша. Но вдруг передо мною тормозит белая иномарка. Окно приоткрывается, показывая мне водителя.

Это девушка. Миниатюрная, очень красивая блондинка в бледно-розовом берете.

— Привет, неблагопристойная училка моего брата, — говорит она мне, вгоняя в краску и в ступор. — Далеко собралась?

— Я… — это обращение настолько неожиданное, что заставляет потерять дар речи.

— Думаешь, если сделаешь бывшему уёбку крутой минет, он побежит и заберёт заявление на Сёму?

— Что? — искреннее возмущение поднимается волной внутри. — Ничего я ему делать не собираюсь!

— Ага, наверное, думаешь, он растает от твоих просящих блестящих глазок? — хмыкает девушка. — Давай, короче, садись и поехали. И Сёме лучше не говорить о твоей искренней жертве.

Она кивает на пассажирское сидение рядом. Я колеблюсь несколько секунд, и когда девушка поднимает свои идеальные графичные брови, понукая, обхожу машину и забираюсь в салон.

— Поехали пожрём. Правда, у нас обеих рпп, но как-нибудь справимся, — она подмигивает, а потом добавляет в ответ на мой изумлённый взгляд: — Сёма рассказывал.

Кажется, у них с сестрой достаточно близкие отношения. Да и вообще, сразу видно, что они близкие родственники. Кроме внешней схожести, сразу можно понять по манере речи, даже некоторым словечкам.

Вера ведёт машину быстро, обгоняет смело другие автомобили. Ныряет в ниши, получая в спину сигналы от других машин. Я даже ловлю себя на том, что крепко вцепляюсь пальцами в ремень безопасности во время этой игры в шашечки.

— Вот тут и тормознём, — Вера не менее эффектно паркуется у небольшого кафе и отстёгивает ремень. Кстати, то, что она им не пренебрегла, меня даже удивляет.

Я тоже выхожу, и мы поднимаемся по ступеням на крыльцо, а потом входим внутрь.

Кофейня небольшая, тут всего пять столиков, занят лишь один. Мило, уютно, музыка играет тихо. И светло. Люблю, когда в подобных заведениях много света и яркие, насыщенные цвета.

— Маленькую пиццу и два сладких капучино, — озвучивает Вера свой заказ у стойки.

— Ой, нет, это слишком… — пытаюсь вставить свои пять копеек.

— Дорогая, считай, что это читмил, — отмахивается Вера, а я почему-то не решаюсь с ней спорить. Вообще создаётся впечатление, что с ней этого лучше не делать вовсе.

Мы присаживаемся за один из столиков друг напротив друга. Я смотрю на Веру, удивляясь, насколько она человек контрастов.

У неё очень тонкая, нежная внешность. Она по-настоящему красива. От изгиба натуральных, чуть подкрашенных ресниц, до естественной припухлости губ. Кожа светлая, молочная, а брови тёмные. И форма красивая, не модно-трафаретная, которую сейчас себе рисует каждая вторая, а идеально подходящая именно ей.

Мы обе голубоглазые блондинки, но я себя почему-то на её фоне чувствую обычной, блёклой, хотя моя внешность мне всегда вполне нравилась.

Невероятно гармонична — вот как можно сказать о Вере.

Но в то же время у неё очень острый, проницательный взгляд. Я бы даже сказала цепкий, а по желанию хозяйки может становиться тяжёлым и ледяным.

У кое-кого я такое уже наблюдала.

— Ты хоть понимаешь, насколько опрометчивой была твоя идея пойти к бывшему? — Вера тоже пристально изучает меня.

— А что я должна была ещё делать? У меня нет вариантов. К вашим родителям я пойти не могу. К друзьям тоже. У меня тут единственная подруга, но у неё трое детей месячного возраста. Да и чем она мне поможет? Всё, больше в принципе никого.

— Н-да уж, — Вера поджимает губы. — Сёма встрял, и я тоже не могу помочь ему. Поэтому пришлось обратиться к предкам. Деваться некуда было.

Удивляться этому не стоит, естественно, что его родители узнали бы об этом. Но мне всё равно жутко стыдно. Я чувствую вину за произошедшее. Если бы не я, этого бы не произошло.