Первая колония - Владимир Мясоедов

– Гибель почти двух десятков человек с момента высадки ужасна… Но лучше уж могила, чем недееспособный инвалид, которому нужны постоянные уход и забота, – покачала головой Любовь Юрьевна. – Я молюсь, чтобы суровые условия Циратры никогда не заставили нас принимать тяжёлых решений, обрекающих пострадавших на эвтаназию, поскольку коллектив не сможет их содержать.

– Сплюньте! – передёрнул плечами от такой перспективы военный. – Да… Кстати, о выборе. Так что решим с информацией о левиафанах?

– Выдадим всё и как следует приукрасим, – улыбнулся дядюшка оскалом политика, замыслившего своим оппонентам крупную пакость. – На каком расстоянии от нас разведчики искали других подобных тварей?

– В радиусе тридцати километров их нет гарантированно. А если есть, то я дозоры сначала анально покараю их же автоматами, а потом и расстреляю из них же, – пригрозил Геннадий Глыбин. – Дальше у нас уже датчики и наблюдатели не могут давать стопроцентных гарантий, но громадных летающих медуз вроде пропустить не должны. Если левиафаны, конечно, не умеют переходить в режим полной невидимости или не крадутся по земле. В общем, других их стай не должно быть на семьдесят-восемьдесят километров в любую сторону.

– Солидная территория, иные маленькие страны меньше будут, – довольно ухмыльнулся дядя Стёпа. – Значит, эти твари редкие. И шанс встретиться с ними мал. А потому, я считаю, стоит впарить нашим дорогим коллегам отборную дезинформацию. Борька нарежет из кадров боя эффектный видеоролик. И чтобы обязательно с видом их эскадрильи, готовящейся к залпу, и одним из пострадавших инженеров, который на камеру рычит и машет отросшими когтями. Любовь Юрьевна добавит пару снимков из прозекторской, выдав самые пугающие прогнозы по возможностям трансформации колонистов в инопланетные биологические боевые машины с минимумом фактов и правдивой информации. Напугаем землян местными чудищами, а?

– Попытаемся, – кивнул Глыбин, являющийся начальником над всеми армейцами. – Каждая единица оружия, которую сюда доставят, заставит других колонистов отказаться от станка, машины или человека. Значит, решено? Да и наши американские соседи, возможно, замедлят темпы своей экспансии, поскольку будут внимательно оглядываться по сторонам.

– Решено, – расплылся в улыбке дядя, осуществляющий общее политическое руководство и по старой памяти гонявший снабженцев, инженеров и приданые им в качестве временного дополнения рабочие руки. Опыт руководства крупными предприятиями сделал из него довольно неплохого прораба.

– Поддерживаю, – откликнулась учёная, бывшая чем-то вроде избранного главы и представителя нашей научной братии.

«Ну вот, теперь ещё и с этой фигнёй возиться… – мысленно вздохнул я. – Нашли, понимаешь, режиссёра».

Сотворить из отдельных кадров более-менее вменяемый видеоролик об атаковавших нас монстрах поначалу казалось не такой уж и сложной задачей. Камеры в скафандрах стояли у всех, а по требованию военных записи происшествия исправно копировались на отдельный носитель. Конечно, качество освещения оставляло желать лучшего, но чтобы оценить размер левиафанов или число бегущих на нас жуков-десантников, и этого хватало с избытком. А ещё я добавил к своему творению крупные кадры пытавшихся устроить на людей засаду насекомых и со спокойной душой направился в госпиталь. Где и был встречен в штыки. В прямом смысле слова.

Дзынь!

– Нет, нет и ещё раз нет! – кричал Царенко, махая в воздухе окровавленным лезвием… Не знаю, где главврач его добыл, но походил этот кусок металла больше на короткий меч, чем на обычный скальпель. – Я не позволю!

Дзы-ы-ынь!

– Но… – заикнулся я, безуспешно пытаясь отступить.

Разбушевавшийся врач загнал меня в угол, и уйти можно было только по потолку.

– Какая буква в слове «нет» вам не понятна, Борис? – пристально посмотрел на меня военный хирург, явно имевший опыт не только по сборке людей в целое состояние, но и по обратному процессу. Значительно более простому.

Дзы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ынь!

Звонок едва не расплавился от продолжительной трели, и мы наконец перевели взгляд на того, кто и производил данный звук. Жуткий гибрид жука и человека, который предыдущие двадцать семь лет своей жизни весьма охотно отзывался на имя Лёша, увидел, что привлёк наше внимание, и принялся весьма бодро стучать самым краешком ладони по сенсорному дисплею своего налодонника, набивая текст. Общаться с окружающими нормальным образом парню мешали губы, которые срослись с языком, ороговели, разошлись далеко в стороны и превратились в хищно выглядящие жвалы.

«Мне не трудно чуток поиграть в жуткого космического зомби. Более того, я хочу это сделать!» – шустро печатал инженер-ядерщик, которого инопланетные нанороботы стали по живому переделывать из представителя рода хомо сапиенс в нечто иное. Поверхностные покровы парня стали настоящей бронёй, грудная клетка выгнулась колесом, чтобы вместить в себя начавшие изменяться мышечные ткани, а конечности значительно потолстели, поскольку в них начало проявляться дублирование опорно-двигательного аппарата. Последнее, видимо, было нужно для последующего его разделения, ведь две ноги и две руки по меркам местных форм жизни абсолютно недостаточно. Но всё равно Лёша отделался куда легче, чем остальные двое выживших. Тот, кто попался мне на глаза первым, почти стал насекомым. Во всяком случае, в его анатомии с людьми нашлось бы больше различий, чем сходств. И такая метаморфоза потребовала значительного расхода ресурсов, которые брались прямо из тела человека. Вероятно, нанороботы быстро бы нарастили ему новое мясо на обнажившиеся кости. Вот только когда левиафаны оказались сбиты, то почти сразу прекратили свою работу, оставив «пациента» инвалидом, которому срочно нужны протезы. Ну а третий… К нему я подступаться даже не думал. Боюсь, в существе, которое опознали только по обрывкам одежды и частично сохранившимся зубным коронкам, телезрители не признают колониста.

Пальцы подвергшегося изменениям техника печатали так быстро, что я просто не успевал за ним читать. А сам он в это время метался по своей маленькой и тщательно изолированной от корабля лечебно-тюремной камере, словно капля воды, упавшая на дно глубокой раскалённой сковородки.

– Гиперактивность у него, – пояснил Царенко, видимо проследив за изменениями моего лица. – Под воздействием этой микроскопической дряни железы внутренней секреции стали вырабатывать такой коктейль гормонов, что оба вменяемых пациента чуть по потолку не бегают. И то одному из них мешает главным образом отсутствие ног. Солдат-рукопашник, понимаешь ли, должен быть всегда весёлым, активным и энергичным. А до износа его организма, живущего в сумасшедшем темпе, никому, кроме меня, дела нет.

– Лекарства не помогают? – понимающе кивнул я. – Эта микроскопическая дрянь в их крови расщепляет вашу химию?

– Только те соединения, которые считает вредными, – устало вздохнул главврач и всё-таки отошёл от меня, вернувшись к своему столу, на котором лежал мелко нарезанным какой-то грушевидный фрукт с алым соком. И вилочка с наколотым на него и слегка обкусанным кружком… Стоп, я не знаю такого растения! Он что, на себе эксперименты с отравлением местной пищей ставит?! – Некоторые, наоборот, действуют почти мгновенно, поскольку их доставляют прямо к нужному месту самыми короткими путями. А ещё в крови отмечены следы соединений, вообще земной науке неизвестных. Но, похоже, очень действенных. Видимо, их синтезируют из отдельных белков, жиров и углеводов. Честно говоря, я почти ничего не могу контролировать в их организме. Он – саморегулирующая система, правила в которой задаёт кто-то другой.