Дорога к Зверю  - Марина Дарман

– Где Аннель? – зычно крикнул Дарен, посмотрел на округлившиеся глаза Горяны и исправился: – Нюра где?

– Прочь, бесово отродье! – шаман подскочил к нему, задирая подбородок, дабы казаться выше: – Испоганил жизнь одной молодке. Оставь остальных в покое. Прочь!

– Нету, – шепнула Горяня, хлюпнув носом.

Дальше Дарен слушать не стал. То, как ее увели, он уже видел в зелье грядущего. Выскочил вон и помчался по хутору. Где бы они ее не спрятали и чтобы не сделали, а домов тут не много: сыщется.

Для начала он пробежался по глинистым улочкам, надеясь, что крики и толпа выдадут куда увели лютую. Но хутор точно вымер. Бабье подпирало ворота Горяны, а мужики запропастились невесть куда.

«Неужто самосуд устроили? – забеспокоился Дарен. – Шаман тут. Без него ни одно изгнание не обходиться». О худшем думать не хотелось, а изгнание – мелочь. Он ныне в двух мирах может жить. Мост, что миры соединяет, открыт для него теперь всегда. Больше ненужно выматывающих обрядов для подтверждения права прохода. А все благодаря Нюре и ее сердцу.

Уйдут вместе. Главное, чтоб жива была.

Меж тем у реки появилась кучка мужиков. Они шли, горланя что-то воинственное, и потрясая топорами. Дарен бросился к ним. Когда до боевитой компании оставалось несколько шагов, он резко встал и с недоумением моргнул. Лютые – понятно, но медоеды-то что тут делают?

– Далече идете? – крикнул он.

– А ты не лютый, – определил один, выразительно помахивая топором.

– Пришли уже, – ухмыльнулись те, странно поглядывая на него.

Дарен не нашелся что ответить. Не лютый – точно. Но тут кто только мимо не ходит. Чем он им приглянулся-то? А что силу топоров будут проверять на нем, сомнений не было, уж больно выразительно оскалились медоеды.

– Этот наш! – крикнули справа.

Дарен оглянулся: напротив стояли лютые. Эти не стали вооружаться. Часть притопала в волчих шкурах. Часть – готовилась к обороту.

– Мы его мелко покрошим и забирайте! – крикнули слева.

– Сами покрошим! – рыкнули волки, а Дарен, наконец, узнал видение.

Он резво выскользнул из двух смыкающихся стенок. Открыл поясную котомку, осматриваясь. Как назло, с собой меча нет, а рядом даже приличной дубинки не найти. Мужиков не так уж и много: около тридцати. Но для него одного – с избытком.

Сомкнувшиеся стенки слишком быстро вычислили пропажу. Едва Дарен достал мешочек перца, как те перегруппировались, беря его в круг. Взметнулись топоры, и он присел, вытряхивая перец. Не остановит, но задержит.

Волки отскочили, раздирая лапами носы. Медоеды, даже чихая, мотали топорами с такой силой и скоростью, что Дарен едва успевал уворачиваться. Часть лютых передумала перекидываться и пошла в рукопашную.

– Сильнее бейте! Наверняка! – подзадорил их визгливый голос. К битве присоединился шаман. За его спиной маячила плачущая Горяна. Она тревожно вглядывалась вдаль, следя не за откровенным убийством, а за домом вдалеке. Женщину лихорадило. Она, то и дело, что-то тихо и жалостливо втолковывала шаману.

«Защищает», – догадался Дарен, изворачиваясь от очередного топора и пары кулаков. Толпа нападающих сообразила, что заодно и действовала удивительно слаженно. Ни мешочек достать, ни просто пыль напустить. Слишком быстро. Слишком много. Ему везло и двигался он быстрее, но уже начинал уставать. А из леса подтягивались новые и новые хуторяне, вооруженные кто чем.

– Не смейте! – раздался женский визг.

«Аннель!», – мелькнула паническая мысль.

Дарен обернулся, останавливаясь и ища взглядом, дабы кинуться на выручку. Лютая бежала к реке. Расплетенные волосы развивались на ветру, в глазах застал ужас.

– Не смейте! – повторила она громче и побежала еще быстрее, надсадно дыша и кашляя после крика.

На миг замершая толпа, зашевелилась. Дернулся и Дарен, сообразивший, что лютой ничего не угрожает. Вот только увернуться не успел.

Топор опускался медленно, словно играя. А падал чародей еще медленнее. Сверху ухнули мужики, стремясь добить как можно быстрее. Где-то очень далеко дурниной визжала женщина, требуя отпустить. Орал шаман, призывая бить сильнее.

«Прав был наставник. Это самый главный клок», – успел подумать Дарен…

Толпа расходилась и выглядела смущенной и напуганной. Мужики шепотом звали Зверя и незаметно осеняли себя его знаками.

Изрубить врага не получилось. Его тело исчезло раньше, словно растворяясь в воздухе. И пусть выглядел он вовсе неживым, но порядочные дети Зверя так себя не ведут.

А рядом в падучем припадке билась Нюра, и хлопотал шаман, довольно приговаривая:

– Ишь как глубокого бес корни-то пустил. Ну ничего. Ничего. Вовремя успели. Успели-таки.

Нюру, чего хочет она, так никто и не спросил. А зеленый шалаш тихо втянулся в землю, точно и не было. Пробитый из нижнего мира вход закрылся, лишившись владельца.

Теперь он находится там, где не ступала нога живых. И это он видел. И это было предначертано. Жаль, не ясно для чего.

И так же ясно, как он видел свой главный клок, он видит дороги Аннель. Они перепутаны и ведут вовсе не туда, куда она стремится. Огня в сердце слишком мало, чтобы пройти по мосту жизни.

Он остановился бы, коли мог. Но он лишь в бессилии сжимает кулаки и следит за той, что потеряла из-за него слишком много.

Курицы квохали, порося визжал, козел лениво щипал траву, а Нюра сидела. Деревянное крыльцо приятно холодило, навес надежно укрывал от солнца, но не мог спасти от тяжких мыслей.

Время остановилось. Время замерло. Время перестало существовать. И напрасно обеспокоенная мать теребила застывшую изваянием дочь, та продолжала безучастно таращиться вдаль и не двигалась с места.

– Нюрка! – чуть не плача, окрикнула дочь Горяна. – Вот, беда-то, точно приворожил кто.

– Нет, – неожиданно прозвучал монотонный голос, и мать охнула, призывая Зверя в защиту.

– Что нет? Нюрочка? – заискивающе произнесла она.

– Нельзя меня приворожить.

– От чего же нельзя-то? Всех можно, а ее значитца нельзя?

– У меня сердца нет, – пояснила Нюра так буднично, будто рассказывала о дойке любимой козы.

В один прыжок Горяна очутилась рядом с дочерью и прижалась ухом к спине.

– Есть сердце-то! Есть! Скажешь, ведь. Нюрка! – она хлестанула дочь полотенцем: несильно, но чувствительно.

– Нету, – отмерла та. – Он забрал. Давно уже. И с тех пор нету.