Семья как семья - Давид Фонкинос

82

Немного погодя я вернулся в гостиницу и растянулся на кровати. Какое наслаждение чувствовать себя раздавленным усталостью! Страдающие бессонницей должны бы постоянно жить в режиме джетлага. В момент, когда глаза у меня сами по себе закрылись, зазвонил телефон. Я, конечно, написал Валери, что мы благополучно долетели, но никак не ожидал, что она позвонит так рано (во Франции было шесть утра).

Она хотела узнать все подробности путешествия – какая у нас гостиница, какова общая обстановка, о чем мы с ее матерью говорили… Момент был самый неподходящий. Какая пытка – бороться со сном, когда он наконец-то пришел. Но я все же был доволен, что она позвонила. И главное, хотел узнать, как дела у Патрика. Два дня я непрерывно думал об этой истории. Как Дежюайо отреагировал на сожженные шторы? Валери рассказала, что он буквально онемел. Разные свидетели подтвердили, что несколько минут он не мог произнести ни слова. Потому что увидел в этом не просто порчу имущества, а жесточайшую агрессию, почти убийство.

Дежюайо прекрасно понимал, что ведет себя ненормально, но даже вообразить не мог, что получит подобный ответ. Никто никогда не давал ему отпор и вообще не откликался на его провокации. Боясь потерять работу, его жертвы молчали и не высовывались. Но в этот раз получилось по-другому. Все произошло в худший момент жизни человека. В момент, когда он не мог не ответить. Полный новых сил, высоко поднявший голову, Патрик преодолел страх последствий. Хотя не сомневался, что последствий не избежать. Дежюайо сразу догадается, кто все устроил: Мартен, и никто другой.

Придя наконец в себя, Дежюайо вызвал служащего, который посмел бросить ему вызов. Прошло довольно много времени, но Патрик не появлялся. Дежюайо раздраженно приказал секретарше позвонить ему снова (надо сказать, раньше он никогда не горячился). На другом конце прозвучал ответ: «Если он желает со мной говорить, пускай приходит сам…» Одиль, секретарша, попросила Патрика повторить. И он повторил: «Если он хочет со мной говорить, пускай приходит сам…» Одиль заявила, что не может передать начальнику этот ответ камикадзе. Тем более что Дежюайо стоял прямо перед ней, ожидая, что ему доложат о немедленном прибытии агрессора. Но Мартен положил трубку, и Одиль ничего не оставалось, кроме как повторить то, что она слышала. Сначала она вообще ничего не могла выговорить: иногда фразы так боятся реакций, которые могут вызвать, что пытаются заявить о себе молча. После нескольких неудачных попыток заговорить Одиль наконец выдохнула: «Он сказал, что если вы хотите с ним говорить, то сами и должны к нему пойти…» И опустила голову, как будто стоящий рядом человек направил на нее револьвер.

В конце концов Дежюайо таки пришлось самому отправиться к Мартену. Не зная, где находится его кабинет, и не желая никого спрашивать, он прошагал по коридорам почти километр. По дороге все смотрели на него и довольно громко шептались; он как будто несколько раз уловил слово «шторы». А может, это ему только казалось? Когда чувствуешь себя виноватым, невольно слышишь разоблачающие тебя голоса. Этакий шторный Раскольников. Наконец Дежюайо зашел в кабинет Мартена. Тот поздоровался первым – вишенка на торте мятежа. Дежюайо, потрясенный, весь в поту, закричал:

– Вы отдаете себе отчет в том, что наделали???

– Что вы имеете в виду?

– Вы прекрасно знаете… Только вы могли… Шторы!

– Почему я?

– Потому что мы с вами об этом говорили и… Но что я оправдываюсь! Я пришел сказать, что вы уволены из-за серьезного проступка. Очень серьезного.

– А что будет с моими клиентами?

– Плевал я на них. Сунем их кому-нибудь еще. Они и не заметят. Да, ведь в бухгалтерии есть другой Мартен, посажу его на ваше место, для клиентов ничего не изменится.

– И когда я должен уйти?

– Немедленно, кретин, немедленно!

– По-вашему, нормально спрашивать сотрудника, который работает здесь двадцать лет, что он думает о ваших шторах? Заявлять ледяным тоном, что через три дня хотите его видеть в обязательном порядке. По-вашему, это нормально?

– Плевать я хотел на все это! Что ненормально, так это поджигать мои шторы! Короче, убирайтесь отсюда немедленно!

– Очень хорошо. Но это только начало.

– Вот как? Вы мне угрожаете, Мартен? Вы мне угрожаете?!

– Понимайте как хотите.

– Вы сумасшедший. Я вернусь через час, и чтобы духу вашего здесь не было. И не ждите, никакое выходное пособие вам не светит! Ни сантима. Очень надеюсь увидеть, как вы валяетесь на улице и попрошайничаете.

– В мои планы это не входит. Но спасибо, что беспокоитесь о моем будущем.

Дежюайо застыл на месте, пораженный безответственностью этого типа, а затем ушел.

Все коллеги на этаже смотрели на Патрика с восхищением. Они не могли опомниться. Неужели это тот человек, которого они знали? Сам он был счастлив, потому что без колебаний выполнил то, что задумал. Да, но что дальше? В десять утра буднего дня он вернется домой с двумя коробками, содержащими воспоминания о его карьере. Всего две коробки за столько лет. Пока он приводил кабинет в порядок, к нему то и дело заглядывали коллеги – похвалить за храбрость. Но вспомнят ли о нем эти коллеги через два дня или через десять дней? Нанесенный Патриком удар порадовал всех сотрудников, но ведь за этим ударом ничего не последует. Скоротечная популярность ведет в тупик. Что с ним будет? В среде страховых компаний все знают друг друга, слух о его увольнении из-за серьезного проступка распространится немедленно. Люди быстро делают упрощенные выводы. О нем будут говорить: «Парень, который спалил шторы». Каковы бы ни были причины, никто этого не одобрит. Подумают: если он считал себя жертвой травли, нужно было, как положено, пожаловаться; добиваться справедливости так, как он, может только сумасшедший. Да, теперь Патрик не сомневался: сгорел он сам. Жена, конечно, будет им гордиться. Какое-то время на этой волне можно удержаться, но рано или поздно он непременно разобьется о реальность. И какое же мрачное будущее тогда его ждет. Эйфория улетучилась, начались горькие сожаления. Он еще долго будет платить за свой порыв[25].

83

Из-за долгого разговора с Валери я заснул довольно поздно. Что не помешало мне проснуться в середине ночи. До утра я смотрел телевизор. Показывали телеигры, участники которых непрерывно кричали. В Штатах, чтобы участвовать в игре, нужно непременно обладать дипломом по истерии. Когда в шесть утра я сошел вниз, Мадлен уже сидела за столиком, готовая завтракать.