Traveler: Сияющий клинок - Мэделин Ру

С этими мыслями Макаса взвалила на плечо свой мешок, мешок Арама и лишнюю пару рук – да, рук, в буквальном смысле этого слова. Части тела Уолдрида разделили на всех. Главная тяжесть, ноги, досталась Клоку. Каждую из конечностей – и ладони, и ступни – завернули как можно плотнее, чтоб приглушить запах, которого мог бы не выдержать даже видавший виды могильщик. Ночные эльфы, спасшие их от драконов в Обугленной долине, тоже безмолвно стояли в общем кругу, а верная сова Айель пронзительно закричала, прощаясь с улетающими.

Макаса помахала напоследок мастеру Тал’даре. В ответ тот кивнул, а Часовые, больше не державшие «Пниоблако» под прицелом, отсалютовали. Поднявшись на палубу, Макаса встала у леера и в последний раз оглядела Дозорный холм. Взгляд ее скользнул над резной крышей таверны, через долину, вдоль коварной тропы, где всюду кишат пауки, и, наконец, остановился на вершинах далеких холмов. Казалось, там, вдалеке, виднеется ярко-розовое пятнышко – то самое дерево, разросшееся, набравшееся сил, и ветви его колышутся, машут им вслед: «Счастливой дороги, друзья, счастливой дороги!»

Жуткие бесы верховного лорда Зараакса являлись пытать отца с сыном каждый день. Арам никогда не мог понять, в какое время их ждать – ведь пытки менялись день ото дня. Бывало, ему казалось, что сегодня они не придут вовсе, и всякий раз его постигало разочарование. Крохотные демоны со смехом врывались в темницу, пускались в пляс на пятнистом каменном полу, держа наготове пылающие орудия пытки. Время утратило почти всякий смысл: если в камерах постоянно темно, как тут отличишь день от ночи?

Поднявшись на ноги, Арам попятился прочь от бесов, вжался спиной в дальнюю стену камеры. Отец, смирившийся с жестокими муками, противиться даже не думал. Пара бесов разошлась в стороны, и один, заливаясь смехом, направился к Арамовой камере. Мерцающие желтым огнем глаза демона внушали тревогу, алая шкура растрескалась, точно его слишком долго жарили над углями. Голову беса украшали кривые тонкие рожки, на широких губах навеки застыла улыбка.

– И не надоест же тебе, – вздохнул Арам, глядя, как бес, приплясывая за решеткой, просовывает меж прутьев раскаленную кочергу.

Однако Арам, ждавший этого, что было сил ударил по кочерге ногой и выбил ее из рук беса. Этот маленький бунт он замышлял весь день: уж очень ему надоело служить забавой для прихвостней Зараакса.

Припав к полу, Арам подхватил кочергу прежде, чем бес успел до нее дотянуться.

– К чему? Только сильнее их разозлишь, – пробормотал Грейдон и тут же, зашипев, выругался: явившаяся по его душу бесовка вонзила ему в бедро пылающий стальной прут. – Чем навлекать на себя гнев тюремщиков, пусть они лучше о тебе позабудут.

– Плевать! – крикнул Арам, тыча кочергой в кудахчущего, изворачивающегося беса. – Надоело мне это все! Надоело сидеть, сложа руки!

– Что ж, мальчик мой, придется к этому привыкать.

Чужих голосов, кроме отцовского голоса да хихиканья бесов, Арам не слыхал уже много дней. Не выпуская из рук кочерги, он вновь вжался в заднюю стену камеры: из темного арчатого проема слева от камер выступил дядюшка Малус. Впрочем, Арам тут же обругал себя за то, что назвал Малуса дядюшкой: этого звания негодяй не заслужил. В сердце снова вскипела ярость, сменившаяся было тоской, и мальчик перехватил кочергу поудобней, надеясь хоть раз да достать ею Малуса.

С последней их встречи Малус заметно переменился. Шрамов у пирата хватало и прежде, но сейчас вся правая половина его лица покраснела, на щеке и на лбу красовались жуткие пятна вроде сильного ожога, а от уха с той стороны не осталось почти ничего. Сожженная кожа жирно блестела под слоем целебной мази.

«Вот и хорошо», – подумал Арам. Этот тип заслуживал гораздо, гораздо худшего. Казалось, в ноздри снова ударил тот самый холодный, будто клубок земляных червей, запах раскисшей под дождем грязи, что отныне и до самой смерти будет напоминать ему о битве в лагере экспедиции Северной Стражи. Казалось, он вновь там, на земле, дрожащий, обездоленный, прижимает к груди Дреллу, а та с улыбкой глядит на него, и кровь из ее ран заливает все вокруг. Одежда Арама была испачкана ею до сих пор.

– Пришел позлорадствовать, братец?

Нового тычка бесовки Грейдон почти не заметил. Подобные пытки он терпел столько раз, что переносил их куда лучше, чем Арам.

– Довольно. Оставьте их.

Взмахом руки Малус велел бесам убраться, но те лишь отступили во мрак за его спиной и замерли в ожидании. Их желтые глаза мерцали во тьме, будто крохотные угольки. Подойдя ближе, капитан «Неотвратимого» принялся ловко резать ножом яблоко и медленно, один за другим, отправлять ломтики в рот, пристально глядя на пленников. Рот Арама тут же наполнился слюной. Им с отцом не давали ничего, кроме жидкой похлебки да грязной воды, а этого едва-едва хватало, чтоб с голоду не умереть.

– Неважно выглядишь, Грейдон, – с усмешкой заметил Малус. – Немного солнечного света пришлось бы тебе очень кстати. Или, скажем, горячий обед, а? Жаль, жаль, что простые радости жизни – вот яблоко, например – тебе навеки заказаны…

– Выпусти меня хоть раз из камеры, трус! За твою смерть я отдам все яблоки Элвиннского леса! И что это у тебя с лицом? Не думал, что оно может стать еще отвратительнее! – Толкнув решетку плечом, Арам с маху ударил кочергою по прутьям: чем больше шума, тем лучше.

– Мое лицо – не твоя забота. Грейдон, в каком коровнике ты его вырастил? Он же сущий дикарь. – Отрезав себе еще ломтик яблока, Малус покачал головой и сокрушенно поцокал языком. – Да, верно. Ты же им, можно сказать, не занимался, а значит, его воспитание – на совести того, другого, к которому твоя женушка поспешила сбежать, когда ты бросил семью. Предавать тех, кого якобы любишь – это вполне в твоем духе, не так ли?

Замерший, непоколебимый, как статуя, Грейдон устремил на брата бесстрастный взгляд.

– Брось, Сильверлейн, за живое тебе меня не задеть. Говори, с чем пришел, и проваливай.

– И что, никаких больше призывов вернуться на сторону Света? – глумливо протянул Малус, придвинувшись ближе к клетке Арама.

Еще чуть-чуть, и до него будет можно достать кочергой… Да, Арам знал: это всего лишь еще один способ поиздеваться над ним, однако соблазн нанести удар был очень велик. Держа кочергу наготове, он сунул свободную руку в карман отцовского плаща и нащупал подарок Дреллы. Одно прикосновение к нему здорово успокаивало. Сделав глубокий вдох, он твердо решил не доставлять Малусу радости, не показывать, насколько зол. Отец был прав: сиди он тихо, и Малус не услышал бы шума, не явился проверить, что тут стряслось. Хуже его появления… да, пожалуй, все, что угодно было бы лучше!

– Ты убил мою подругу, – прошептал Арам.

Малус кивнул, отрезал от яблока ломтик побольше и ловко стряхнул его с кончика ножа. Кусочек яблока упал на пол в Арамовой камере, замерцал, источая дразнящую свежесть, но мальчик даже не шевельнулся. На подкуп его не возьмешь.

– Не хочешь яблока? Брось, мальчуган, это всего лишь небольшой акт милосердия! Может быть, не так уж я неисправим, а?