Корабль-призрак - Фредерик Марриет

Спустя некоторое время голландцы тоже основали поселение в Японии и, когда увидели, что японские христиане в окрестностях фактории предпочитали иметь дело только с португальцами, к которым они питали доверие, стали нашими заклятыми врагами. И вот, тот человек, о котором мы говорили, будучи в то время главой, то есть президентом, голландских факторий, решил в своей алчной погоне за богатствами восстановить императора той страны против христианской религии и этим путем разорить вконец португальцев и всех их сторонников. Таков был этот человек, утверждавший, что он принял реформатскую веру, как более чистую, чем наша.

В то время был один знатный японец, чрезвычайно богатый и влиятельный, живший вблизи нас и принявший вместе с двумя своими сыновьями христианство. Другие его два сына жили при дворе императора. Этот богач пожертвовал нам дом для основания в нем коллегии или школы для обучения молодых японцев, но когда он умер, то те двое сыновей его, которые жили при дворе, стали требовать, чтобы мы покинули их владения и отказались от этой нашей собственности. Мы отказались исполнить их требование и этим дали случай голландцам натравить на нас и возбудить против нас этих двух влиятельных господ. Через них президент голландской фактории уверил императора, что мы, португальцы, совместно с христианами из туземцев, составили заговор против его жизни и престола. Здесь надо заметить, что, когда голландцев спрашивали, христиане ли они, они всегда отвечали: «Нет, мы голландцы!»

Император поверил в существование этого заговора и отдал немедленно предписание выселить всех португальцев, а также и всех японцев, принявших христианство. Для этой цели была сформирована целая армия, и начальство над ней поручено одному из тех дух сыновей нашего покойного благодетеля, которые были так возбуждены против нас. Тогда христиане, сознавая, что сопротивление – их единственное спасение, схватились за оружие и избрали себе в предводители двух других сыновей покойного благодетеля, которые одновременно с отцом приняли христианство. Христианское войско достигало численности в сорок тысяч человек, но об этом императору ничего не было известно, и потому он выслал против них, с указом победить и истребить их, войско в двадцать пять тысяч человек. После продолжительной и упорной битвы армия императора оказалась разбитой наголову, и за исключением очень немногих, спасшихся в лодках, почти никто не уцелел. Тогда император собрал втрое сильнейшее войско и, став лично во главе этой громадной армии, выступил против христианского войска. В первой битве победа осталась за христианами, но во второй они были разбиты и истреблены все до последнего. Приказано было никого не щадить, и потому избивали даже не повинных ни в чем женщин, старцев и детей. Свыше шести тысяч христиан погибло тогда, но этого было еще мало: на всей империи приказано было разыскивать христиан и предавать их смерти в самых ужаснейших пытках, – и это в течение многих лет. Лишь пятнадцать лет тому назад христианство было совершенно искоренено в Японской империи, и за эти 15 лет гонения погибло до четырехсот тысяч христиан, и все это по вине того человека, который принял на днях заслуженное им наказание. Голландская компания, весьма довольная образом действий своего президента, сохраняла за ним эту выгодную должность в течение всего этого времени, платя ему громадное содержание, которое он пополнял еще более громадными доходами за свое предательство. Он прибыл в Японию еще совсем молодым человеком и уже седым стариком возвращался теперь на родину, скопив несметные богатства; но все погибло вместе с ним. Такова была воля Господня! Мне уже недолго остается прожить на земле, – докончил старый патер свой рассказ, – и видит Бог, я покину эту жизнь без сожаления, но вы, сын мой, еще молоды и должны быть полны надежд; у вас есть долг, который вы должны исполнить и тем осуществить свое предназначение, и я говорю, что не в скопление богатств заключается счастье, а в сознании исполненного долга.

– Я знаю это, мой отец, и знаю, что на мне лежит обязанность исполнить свой долг. Однако ночь свежа, а в ваши годы, святой отец, резкий ночной воздух вредит здоровью! Не лучше ли вам пойти вниз и отдохнуть?

– Я так и сделаю, сын мой, – сказал старый патер, – да хранит вас Небо! Примите благословение старика! Спокойной ночи!

– Спокойной ночи! – отозвался Филипп: он был рад остаться один.

«Уж не признаться ли мне ему? Мне кажется, ему бы можно признаться, – думал Филипп. – Но нет! Я не захотел поделиться своей тайной с патером Сейсеном, так почему же поделюсь ею с этим старцем?! Нет, нет! Я предал бы себя в его власть, он мог бы тогда приказать мне, а я хочу действовать самостоятельно; я не нуждаюсь ни в чьих советах…» И, достав висевшую у него на шее реликвию, Филипп набожно приложился к ней.

Между тем, простояв несколько дней у острова Святой Елены, «Батавия» продолжала свой путь и шесть недель спустя стала на якорь в Зюдер-Зее. С разрешения капитана Филипп тотчас же поспешил домой, взяв с собой и престарелого португальского патера Матиаса, с которым он успел очень сдружиться и которому предложил свое покровительство и помощь на все время, которое старец пожелает остаться в Нидерландах.

– Я далек от мысли причинить вам огорчение, сын мой, – говорил патер Матиас, с трудом поспевая за Филиппом, торопливо шагавшим по направлению своего дома, до которого было уже недалеко, – но не надо забывать, что в этом мире все непрочно, что с того времени, как вы покинули свой дом, утекло немало воды, и многое могло измениться. Поэтому я посоветовал бы вам умерить пыл своего радостного восторга в предвкушении ожидаемого свидания. Конечно, я надеюсь на милость Всевышнего и хочу думать, что все обстоит благополучно и через несколько минут вы обнимете свою возлюбленную супругу; но вы слышали, что нам говорили в Флюшинге, что здесь свирепствовала страшная эпидемия и, может быть, смерть не пощадила ни красоты, ни молодости: надо быть всегда ко всему готовым.

– Будем спешить, отец мой! – возразил на это Филипп. – Возможно, что вы правы, а я и не допускал этой мысли; теперь неизвестность убивает меня! – И Филипп еще более ускорил свои шаги, оставив старика патера далеко позади себя.

Было около семи часов утра, когда он подошел к домику с его деревянной решеткой; ставни нижнего этажа были еще закрыты.

«Неужели они еще не встали до сих пор?» – подумал Филипп и взялся за ручку двери; дверь не была закрыта. Филипп вошел; в кухне горела свеча; он отворил дверь кухни и увидел спящую на стуле у стола прислугу. Прежде чем он успел разбудить, сверху послышался тихий голос: «Это доктор, Мари?» Не теряя ни секунды, тремя прыжками Филипп очутился на верхней площадке лестницы и, промелькнув мимо человека, стоявшего у перил, распахнул дверь комнаты Амины.

Слабый свет масляного ночника еле-еле освещал комнату. Полог постели был задернут, а в ногах кровати стоял на коленях патер Сейсен и молился. Филипп пошатнулся; вся кровь отхлынула у него от сердца; он принужден был прислониться к стене, не будучи в состоянии произнести ни звука. Наконец, из груди его вырвался глухой стон; этот стон заставил патера поднять голову. При виде Филиппа старик поднялся с колен молча протянул вперед руку.