Битва за Берлин. В воспоминаниях очевидцев. 1944-1945 - Петер Гостони

Положение в Берлине обострялось. Карл Фридрих Бори рассказывает о своем последнем рабочем дне:

«Тем временем наступило 9 апреля 1945 года. Нам потребовалось два часа, чтобы добраться до центра города. Здание, в котором находилось наше бюро, не получило почти никаких повреждений. В тесноте подвала бомбоубежища я напрасно искал своего контрагента. Прошел слух, что на Авус (гоночной автотрассе на западной окраине Берлина) кого-то расстреляли – какого-то крупного партийного деятеля, имя которого держалось в тайне и который собирался удрать из города. Якобы Гитлер выдвинул лозунг: «Никто не должен бежать. Если нам суждено погибнуть, мы погибнем все вместе». Но никто не знал, где же в это время находился сам Гитлер.

Мой шеф сообщил мне, что в будущем пользоваться пригородной железной дорогой можно будет только при предъявлении специального пропуска.

– Вы считаете такой документ на самом деле важным? – спросил он меня улыбаясь. – Число пропусков будет очень ограниченным!

– Моя самооценка требует, чтобы я не стоял на пути интересов фирмы.

Мы оба рассмеялись.

– Ну, в таком случае до свидания после всемирного потопа! – сказал он, подавая мне руку.

– Я обязательно появлюсь еще раз, чтобы пожать вам руку! – заверил я его.

Когда я шел к вокзалу, то обнаружил на стенах уцелевших после бомбежки домов одни только написанные от руки листовки. На них было написано «Мы победим!» или «Последним батальоном на поле битвы будет немецкий батальон!». Однако на улицах было совсем мало людей, которых бы вдохновили эти хвастливые призывы. С тех пор как в центре города было разрушено столько домов, соседние улицы словно вымерли. Я вытащил из нагрудного кармана карандаш и написал под одним из таких призывов: «Чушь!» За этим моим поступком не стояло ничего, кроме импульсивной реакции».

В эти дни многие сотрудники, отбывавшие имперскую трудовую повинность, главным образом очень молодые люди, были включены в состав вермахта. Их должны были направить на германский фронт на Одере. Эта же судьба ожидала и восемнадцатилетнего Гельмута Альтнера, которого перевели из берлинских казарм Александра ближе к фронту для прохождения военной подготовки.

«Нас будят в шесть часов утра. Я беру свои умывальные принадлежности и вместе с Малышом спускаюсь с пригорка вниз к заливным лугам. Мы раздеваемся до трусов и заходим на несколько метров в воду. <…> Чистая ледяная вода приятно бодрит, тотчас прогоняя всю накопившуюся усталость. <…> Время пролетает незаметно, и мы направляемся на командный пункт, где постепенно собирается вся рота. Лейтенант отдает команду рассчитаться по порядку номеров и для обучения разбивает нас на восемь отделений по десять человек в каждом. Теперь уже по отделениям мы направляемся в поле, где будет проходить обучение.

Теории здесь не придают большого значения. Мы должны изучить оружие сразу на практике. Сначала нам объясняют устройство карабина, разобрав его на части… Через час отделения меняются местами. Мы переходим к другому унтер-офицеру, который вместе с нами разбирает на мелкие части пулемет МГ-42, объясняя предназначение отдельных деталей. Через час мы снова переходим к другому инструктору, который учит нас обращению с фаустпатроном. <…>

Постепенно мы знакомимся с разными видами оружия и учимся владеть им. Все проходит без скучной теории. Наш заведующий оружейным складом выдает каждому из нас по две гранаты-лимонки, которые мы прикрепляем к поясному ремню. В гранатах пока еще нет взрывателей. В обед мы приносим еду и для унтер-офицера. Он наверняка не профессиональный военный. Со своим узким лицом и аристократическим профилем он больше похож на ученого».

12 апреля Альтнер записывает в свой дневник:

«На стене кухни висит последняя сводка вермахта: «Генерал от инфантерии Отто фон Лаш сдал русским крепость Кёнигсберг (9 апреля. – Ред.). Тем не менее часть гарнизона, оставшаяся верной присяге, продолжает оказывать сопротивление (отдельные огневые точки, быстро подавленные. – Ред.)] из-за сдачи крепости врагу генерал от инфантерии Лаш заочно приговорен к смертной казни через повешение. Его семья также несет ответственность за поступок генерала. На Западном фронте продолжаются бои в Нюрнберге».

Когда же придет спасение? Когда же наконец случится великое чудо?

В восемь часов утра мы направляемся на командный пункт. В соответствии с распорядком дня у нас должны быть классные занятия. Лейтенант рассказывает о новом чудо-оружии, тысячи единиц которого вскоре должны появиться на фронте. Карабины, которые стреляют из-за угла! Сначала мы смеемся. Но потом мы вновь становимся серьезными. Неужели таким должно быть начало чуда?»

Двумя днями позже, непосредственно перед самым русским наступлением, Альтнер записывает в свой дневник: «Перед обедом мы сидим во дворе командного пункта и чистим картошку. Потом я колю дрова. Тессман вытаскивает из хлева упирающегося молодого козленка и исчезает с ним в саду. Через некоторое время он относит ободранную тушку на кухню.

Из деревни раздается звон колокола, извещающего об окончании утреннего богослужения. Появляется лейтенант и помогает нам чистить картошку. Он говорит, что в ближайшие дни мы перейдем в наступление – ко дню рождения Гитлера. Позвонил генерал и сообщил, что Гитлер прислал ему телеграмму, в которой говорится о направлении пятисот танков и тысячи длинноствольных орудий. Потом нам предстояло подготовить несколько позиций. Для специальных дивизионов, которые направлялись к нам для подкрепления. С новым оружием! Мы переглядываемся. Потом нас охватывает всеобщее ликование. В наших глазах вспыхивает надежда. Лейтенант говорит, что англичане предложили заключить перемирие.

На Западе пушки смолкли. Теперь мы должны все вместе выступить против общего врага, против большевиков.

Нас невозможно узнать. Мы шутим и смеемся так, как давно не смеялись. Тени сомнения, которые лежали у нас на сердце, должны уступить место солнечным лучам надежды».

В «солнечные лучи надежды» верит 12 апреля и Гитлер вместе со своим штабом, так как в этот день от апоплексического удара умирает президент Соединенных Штатов Америки Франклин Делано Рузвельт. Рассказывают, что у Гиммлера, о страсти которого к астрологии берлинцам было хорошо известно, было два гороскопа: личный гороскоп Гитлера и гороскоп о судьбе Третьего рейха. Якобы последний предсказал начало войны в 1939 году, победы до 1941 года и поражения зимних месяцев 1944–1945 годов вплоть до первой половины апреля. На время после середины апреля гороскоп предсказывал перелом в войне, который в конце концов должен был привести к решительной немецкой победе. За этой победой последует заключение мирного соглашения осенью 1945 года.

Судьба Гитлера, так говорится в гороскопе, будет похожа на судьбу прусского короля Фридриха II Великого. Когда в конце Семилетней войны король Пруссии тоже не видел выхода из сложившегося положения, внезапная смерть русской императрицы Елизаветы изменила политическое и военное положение в пользу Фридриха. Наследник Елизаветы, царь Петр III, встал на сторону Пруссии. Является ли внезапная смерть американского президента знаком того, что тяжелейший кризис преодолен? Приведет ли смерть Рузвельта к изменению американской политики? Ведь известно, что и в Соединенных Штатах есть круги, которые не в восторге от продвижения Сталина по Европе. Если бы сейчас удалось задержать русских на Одере, Гитлер мог бы вести диалог с западными союзниками с совсем других позиций. Вермахт все еще удерживает Норвегию, Данию, Богемию (Чехию) и часть Италии, которые в ходе переговоров можно было бы бросить на чашу весов. В таком настроении, будучи убежден в том, что наступил великий перелом в войне, Гитлер продиктовал 13 апреля воззвание к войскам Восточного фронта: