Кровь, слава и любовь - Жюльетта Бенцони

Оказалось, что место в Бастилии отнюдь не привлекает герцога Энгиенского. Пусть и нехотя, но он позволил увезти себя из полка, и благодаря этому в один прекрасный вечер Клеманс снова увидела своего супруга на пороге особняка де ла Рошгийон, отведенного молодой паре после свадьбы. Это было печальное свидание: когда Клеманс вновь увидела мужа после разлуки, на душе у нее стало еще тяжелее.

Ничего удивительного… Все время, пока она ждала возвращения Людовика, она думала о нем с нежностью, которой всегда окрашены мысли совсем юных девушек, чье сердце только-только начинает просыпаться. Очутившись вдали от любимого, она наделяла его всеми достоинствами, всеми добродетелями, какие только могут быть у мужчины, и просто сгорала от нетерпения: когда же наконец наступит благословенная минута и они встретятся снова? И вот она – долгожданная встреча. Герцог снял свою шляпу с перьями, низко поклонился супруге, та ответила ему глубоким реверансом, затем – бок о бок – они вошли в дом, затем снова раскланялись друг с другом и… разошлись в разные стороны, не обменявшись и парой слов. Один, в сопровождении своей свиты, свернул в комнаты первого этажа, другая, в сопровождении своей, поднялась по лестнице, ведущей наверх. Вот и все. Боже, какое разочарование.

Впрочем, решив, что для соблюдения приличий сделано вполне достаточно, герцог не стал задерживаться и сразу же направился в особняк Рамбуйе. Там он рассчитывал найти не только свою сестру, прекрасную Анну-Женевьеву, чья рука была уже обещана герцогу де Лонгвилю, но и дорогую его сердцу Марту де Вижан. Впрочем, и к дочери хозяйки дома, величественно-бесстрастной Жюли д'Анженн, он тоже отнюдь не был равнодушен.

Клеманс снова пришлось поплакать. Но разве значили что-нибудь для будущего Великого Конде слезы девчонки, подсунутой ему Ришелье. Ведь его мать, его сестра и его друзья наперебой повторяли, что брак этот – просто катастрофа. Он представляет собой угрозу для потомства Конде, ибо мать его юной супруги, Николь дю Плесси, была сумасшедшей. Говорили ему также, что достаточно набраться совсем немножко терпения, чтобы обрести наконец свободу: Ришелье, жестоко страдающий от язвы, умирает хоть и медленно, но неминуемо отдаст богу душу…

Вот только, как бы ни страдал министр, как бы ни близка была его агония, стрелы его по-прежнему летели прямо в цель. Луи де Бурбон-Конде не преминул убедиться в этом. Однажды в зимнюю ночь, когда мела метель и Париж был занесен снегом, умирающий Ришелье приказал ему, поневоле ставшему с некоторых пор племянником кардинала, явиться к своему смертному ложу.

– Сударь, – сказал ему кардинал, – вот уже два года, как вы женаты на моей племяннице, однако у вас до сих пор нет наследника. Как меня уверяют, вы вообще никогда не видитесь со своей супругой! Думаю, вы должны больше заботиться о чести своей семьи…

Потрясенный, несмотря на всю свою дерзость, молодой герцог глаз не мог оторвать от длинного, худого, казавшегося уже бездыханным тела, как бы раздавленного пышностью пурпурного полога. Кардинал был очень истощен, но мысль его работала четко, дух остался неукротимым, желание властвовать – не затронутым изнурительной болезнью. Не зная, что сказать в ответ, герцог Энгиенский, сгорбившись, промолчал, ожидая продолжения унизительной для него речи, и ждать пришлось недолго.

– Еще вчера, – снова заговорил умирающий, – король просил меня поручить вам командование Пикардийской армией. Возможно, вы и смогли бы нанести поражение Франциско де Мелло, который не желает нам уступать. Но это почетное назначение может иметь место лишь в отношении настоящего Конде, человека, заботящегося о чести своего рода. Что вы об этом думаете?

Герцог почувствовал, что бледнеет. Об этом назначении он мечтал, пожалуй, куда больше, чем о прелестях Марты…

– Ваше Святейшество, – растерянно произнес он, – должно быть, понимает, что чрезвычайная молодость герцогини Энгиенской…

– Что за вздор, сударь! Вашей жене пятнадцать лет. В этом возрасте вполне можно выносить ребенка. Вам следовало бы озаботиться этим!

– Но у меня же совершенно нет времени! Ваше Святейшество только что сами сказали: война с Испанией должна целиком поглощать мысли солдата…

Ришелье с видимым усилием приподнялся на постели, испепелил молодого человека взглядом и ткнул в него своей исхудавшей рукой.

– Хватит, сударь! Не пытайтесь обвести меня вокруг пальца! Вам же хватает времени на визиты в альков госпожи де Рамбуйе! Мне известно, чего вы ждете. Так вот, не рассчитывайте, что моя смерть поможет вам уладить свои дела и освободит вас от необходимости вести себя, как должно дворянину, дорожащему своим словом. Я добился от короля непреложного обещания. Вас назначат командующим армией Пикардии только тогда, когда ваша жена будет ждать ребенка! Дон Франциско де Мелло обойдется без вас!

– Но, Ваше Святейшество…

– Никаких «но»! Кто мог предположить, что принцу крови из рода Конде придется напоминать о клятве, которую он дал перед алтарем? Слава Господу нашему, король – настоящий дворянин, и для него данное им слово священно. Он сдержит свое слово, тем более что испытывает некоторую привязанность к нам. Ступайте, сударь, и подумайте о том, что я сказал вам. Вам придется выбирать: обрести истинную славу вместе с моей племянницей… или же – завоевать жалкое прозвище щеголя-завсегдатая альковов с мадемуазель де Вижан… Впрочем, о ней мое мнение куда лучше, чем о вас: это чистая, открытая душа… Только ваша порочная страсть отвращает ее от Господа. Вы совращаете ее с пути истинного! Она заслужила мое уважение, и я не настаивал на том, чтобы ее отдалили от двора. Я всегда буду уважать ее: можете сказать ей об этом!

Молодой человек, вынужденный обуздать свое бешенство, попятился, низко кланяясь, к двери и вышел из спальни, ставшей уже практически последним пристанищем кардинала. Во дворе его ждал экипаж. Герцог минутку поразмыслил и, словно его внезапно осенило, буквально бросился внутрь.

– Домой! Трогай! – крикнул он кучеру. – Я еду домой!

Было уже довольно поздно. Париж поглотила тьма. Горожане давно спали. Клеманс мирно спала в своем особняке, когда в ее спальню ворвался бледный как смерть Людовик.

– По приказу кардинала, вашего дядюшки, я должен сию же минуту стать вашим супругом, мадам!

На рассвете, так и не сказав больше ни слова, он вышел из спальни. Бедное дитя снова, как в день свадьбы, осталась рыдать в одиночестве. На этот раз она действительно стала «его женой». Но ничего, кроме боли и унижения, она не испытала. Человек, которого она в глубине души обожествляла, мужчина, которого она идеализировала, обожала как существо из иного, высшего мира, обошелся с ней этой ночью, как с публичной девкой, которую подобрал прямо на улице. Взял ее приступом. Не пожалел ни ее юности, ни ее стыдливости. Такой ценой оплатила несчастная Клеманс урок, преподанный герцогу Энгиенскому кардиналом.

Кардинал умер на следующий день. Король сдержал обещание, данное своему министру: только в начале 1643 года, когда Клеманс сообщила Людовику ХIII, что ждет ребенка, тот назначил молодого герцога командующим Пикардийской армией.