Друг-апрель - Эдуард Николаевич Веркин

— Ну да… Знаешь, Тюлька, их ведь дома нет, скорее всего…

— Почему?

— Ну, если они уже не приехали, то это значит, что они к тетке отправились. На море.

— А может, они уже вернулись?

Аксён ощутил тепло под коленками.

— Они ведь вполне могли уже и вернуться?

— Могли…

— Давай тогда посмотрим!

Тюлька схватил Аксёна за палец и потащил в сторону улицы Кирова, но уже возле водокачки Аксён остановился, потому что…

Потому что остановился. И дальше Тюлька отправился один, по Кирова, сначала посередине улицы, затем сбился к забору и уже вдоль забора, озираясь и вздрагивая, потрусил дальше. Аксён остался ждать, но это было даже не ожидание, так, легкий отдых, незаметный. Мимо шагали какие-то пацаны в рабочей форме, пэтэушники следовали на практику. Они поглядывали на Аксёна хмуро и неодобрительно, видимо, узнавали. Аксён тоже узнал нескольких, тех, которых он раньше колачивал, но не испытал ни злобы, ни торжества, скорее напротив, ему приятно было видеть знакомых. Он даже кивнул им, но в ответ пэтэушники гордо отворачивались.

Тюлька не возвращался. Можно уже сходить и вернуться, и еще раз сходить и вернуться. Аксён стал думать, почему так, и ответ ему представлялся только один — Семиволковы дома. И Тюльку уже угостили мороженым, и Петька уже показал ему свои новые игрушки, а сейчас они подключили «Соньку», устроились на диване и с радостными визгами расправляются с электронными монстрами.

Аксён закурил.

Тюлька и Петька сражаются в «Сони», а Ульяна спрашивает, почему брат не пришел, а Тюлька отвечает, что брат испугался и стоит ждет, сейчас он расстреляет вон того рогатого с четырьмя руками и сбегает, позовет…

Аксён покраснел. Глупо так стоять, на самом деле могут ведь подумать, что он испугался. Или что стесняется.

Он вдруг на самом деле понял, что стесняется. Они очень давно не виделись, и она изменилась. И он тоже. Разные люди, и даже, может быть, уже немного чужие.

— Я тут, — сказал Тюлька за спиной.

Аксён повернулся.

Тюлька как Тюлька. Мрачный.

— Пацанов пэтэушных увидел — прятался, поэтому и долго, — пояснил Тюлька. — А потом обходил еще, думал, за мной побегут…

— Ну и что? — нетерпеливо перебил Аксён.

— Закрыто. Свет не горит, никого не видно.

— Я же тебе говорил…

— Они что, насовсем уехали? — опередил Тюлька.

— Да нет, я же тебе говорил. Они на море сейчас… Они приедут. Петька тебе раковину привезет.

— Какую еще раковину, у нас есть…

— Не ту, где руки моют, а ту, в которую дудят. Как в трубу.

— Да зачем мне раковина, он «Сони» хотел…

Тюлька вздохнул.

— Да будет у тебя «Сонька» твоя…

— Когда?! — подпрыгнул Тюлька.

— Потом. Заработаешь — и будет.

— Ага, — Тюлька хмыкнул, — потом… Зачем мне оно надо будет, потом. Я вырасту уже…

— Ну, «Соньку» надо заслужить…

— А почему я не заслужил? — обиженно всхлипнул Тюлька. — Петька заслужил, а я нет? Мы оба маленькие, мы еще ничего не заслужили… А у него есть…

Аксён не знал, почему.

— Давай домой, — сказал Аксён. — К бабушке то есть. Там, наверное, все уже готовы.

— Пойдем домой лучше, к нам. Я дойду, честное слово! А эти пусть тут остаются, я не хочу их тащить…

— Да ты не будешь их тащить, не волнуйся…

— Давай домой! — ныл Тюлька. — Я не хочу, как в прошлом году, чтобы…

«Я тоже не хочу!» — хотел крикнуть Аксён.

Не хочу их тащить! Пьяного Чугуна, пьяную мать…

Было бабушку жаль. Ей придется на это смотреть. Нет, конечно, она ничего не видит… хотя такое и видеть нечего, лучше не видеть. Придется их тащить.

— Если дядя Гиляй сильно напьется, можно будет его ограбить, — сказал Аксён. — У него наверняка куча бабок.

— Да он не напивается никогда, его не ограбить. Давай побежим домой…

Тюлька принялся ныть громче, но Аксён его уже не слушал, схватил его за руку и рванул вперед.

— Что это? — удивился Тюлька в районе вокзала.

— Поют, кажется… — Аксён остановился. — Точно поют.

— Я же говорил — лучше домой, мне их эти песни…

— Поздно, — сказал Аксён. — Уже поздно…

Не поздно, но бабушка была человеком.

— Пойдем.

Дядя Гиляй, развалившись на скамейке, рвал баян, орал про «в нашей деревне огни не погашены, ты мне тоску не пророчь». Хор ветеранов труда подтягивал из последних старческих сил. В конце улицы выли собаки.

— Сейчас бы их… — Тюлька скрежетнул зубами.

Мать лежала головой на столе, держалась за апельсин. Бабушка убирала посуду. Чугуна не видно.

— Ба, тебе помочь? — спросил Аксён.

— Да чего тут помогать, я уж сама привыкла.

— Ладно…

Он хотел сказать, что сейчас он ее уберет, мать то есть, но решил, что усугублять не стоит.

— Переезжайте ко мне, — предложила бабушка. — Летом. Славику в школу надо ходить. Да и тебе… Надо как-то жить.

— Надо, — согласился Аксён. — Переедем. Обязательно.

— Вот и хорошо. Я вам там собрала, не забудь…

Аксён вдруг понял. Что бабушке стыдно. Стыдно перед ними, что все так получилось. Не сейчас получилось, а вообще. И что она уже ничего исправить не может, за это ей тоже стыдно.

— Мы приедем, — сказал он, — в июне.

— Вот и хорошо.

Аксён подсел к матери, пощипал ее за руку.

— Ма, пора уже.

— Пора-пора-пора-пора… — пробормотала мать и поднялась.

Поглядела на Аксёна неузнавающим взглядом.

— Ма, поезд скоро…

— Поезд на Нансельбукен прибывает в девятнадцать часов, — выдала мать. — Все билеты проданы, юноша, и нечего так на меня смотреть!

— Пойдем…

— Пойдем. Поезд не будет ждать…

Она сделала шаг, и Аксён подхватил ее под локоть.

Бабушка загремела посудой.

— А это кто? — Мать уставилась на бабушку. — Кондуктор…

Заглянул Тюлька. Поморщился.

— Еще один кондуктор… — мать указала на Тюльку. — Я вспомнила, какой сегодня праздник — День кондуктора… А ты знаешь, как по-английски «полупроводник»? Семикондуктор! У нас «полу», а у них «семи», в четырнадцать раз лучше… Поэтому так и живем…

— Помоги, — попросил Аксён.

Тюлька пристроился под другую руку, то есть подмышку, и они повлекли мать к выходу. За спиной грохнула тарелка, но Аксён уже не стал оборачиваться.

Ни дяди, ни пенсионерок на скамейке перед домом уже не наблюдалось, но откуда-то со стороны Пионерской раздавались молодецкие посвисты и непонятные кряканья, видимо, баян совсем разодрали.

До вокзала добрались без особых приключений, Аксён один раз уронил бабушкин сверток, во второй раз уронили мать, она не сильно ушиблась, вечером асфальт мягок. Внутрь заводить не стали, решили, что на воздухе лучше.

Воздухом дышали местные. Так сначала Аксён подумал — от местных они не очень