Внук котриарха - Наталья Нечаева

– Если б он считал себя котом, так бы и рисовал! – прервал ее размышления совсем уж агрессивный крик Бихара. – Ну, кто еще хочет поспорить? Подходи!

– Что такое? – включилась Снотра, и, видимо, очень вовремя: Бихар стоял перед девчонками в совершенно недвусмысленной позе: хвост торчком, спина выгнута, морда оскалена. Вся троица – Мадонна, Синеглазка и Гюльчатай забились в Пуськину корзину. – Бихар, в чем дело? Мадонна?

– Я только сказала, что у него все улыбаются – и лошади, и коровы, и рыбы. Так в книжке написано. Они все как люди. И кошки тоже.

– И о чем спор? Иди сюда, Бихар, – подманила кота. – Поближе. Вот смотри. – Щелкнула пальцами, вызывая фантом. – Этих работ нет в Эрмитаже, у нас мало Шагала. Но мы ведь можем посмотреть шире, так? – Бихар недоверчиво кивнул. – Это – «Голгофа», Она в музее Нью-Йорка. Видишь, Дева Мария.

– А лицом кошка… – ошарашенно вымолвил Бихар. – Как это?

– А вот еще одна картина из этого же музея – «Вид Парижа из окна». Что ты видишь здесь?

– Наоборот… – Бихар даже на задние лапы привстал, желая потрогать фантом. – Кошка сидит. А лицо – человека… Значит, он знал, что люди и кошки – это одно и то же?

– Конечно, знал, – кивнула Снотра. – И именно это пытался сказать своими работами.

– А я что говорил! – радостно высказался Пуша.

– Не убирай, а? – попросил Бихар. Сел перед фантомом «Парижа» и застыл, невнятно шепча себе под нос: – Одного не пойму, кот это или кошка?

Снотра убрала все остальные фантомы, оглядела подвал. Только открыла рот, чтоб рассказать о Мимире, как в лаз протиснулся тот самый кэльф, что уже вызывал ее сегодня на военный совет.

– Известно, где Мимир…

– Друзья мои, – обратилась Снотра к кошкам, выслушав посланца. – У меня к вам будет крайне серьезное поручение…

Красный как рассветная заря кот шествовал по дворцу. Великолепием своей выправки, завораживающей красотой, невероятными размерами и вальяжной аристократичной поступью он полностью соответствовал обстановке: по наборному паркету и коврам, меж мрамора величественных колонн, среди собрания величайших в мире ценностей должно передвигаться именно такое чудо!

У входа в Египетский зал кот остановился, прижался к колонне, и она приняла его, совершенно скрыв в своей тени.

Оживление в Египетском несколько спало. Уставшие мумии снова забрались в свои саркофаги и задвинули крышки, животные со стел и камней, тоже изрядно измучившись, жались к местам обитания, надеясь незаметно влиться в привычные композиции, только сгрудившиеся возле трона Мут-Сохмет кошки пока не смели вернуться на свои подставки, полки и витрины. А может, и не хотели.

В центре кошачьего круга возле самых ног Великой и Ужасной сидела странная парочка, даже издали было очевидно – приблудившаяся: зубастый коротконогий черный кот и худющая, вытертая чуть ли не до костей серая кошка.

Пётр пригляделся и признал в парочке давних знакомцев – Скифского кота и беглянку Сару.

«А эти что тут делают? – поразился он. – Неужто Сохмет уже начала пленных брать? Или это захваченные «языки»?» Однако ни важная поза Скифа, ни, тем более, кокетничающая с ближним египетским котом Сара совершенно не походили на готовящихся к смерти пленников.

Да и сама Мут-Сохмет внимала гостям вполне благосклонно. Пётр прислушался.

– Пока они не найдут котенка, ничем другим заниматься не будут. Патрули по десятому разу прочесывают дворец, уже с ног валятся. Вас подозревают, но сюда входить боятся, – Скиф радостно оскалился. – Верховодят всем Шонхайд, она главная, и Богарди – ихний старший секьюрити. Поэтому первым делом надо их обезглавить. – Он угрожающе щелкнул своими огромными зубами.

– Да-да, головы пооткусывать! – закивала Сара.

Скиф грозно глянул на нее, кошка съежилась.

– Их надо просто утопить, – рубанул Скиф. – Для кэльфов вода – смерть. Я разведал, как можно проникнуть к ним во владения. Там проходят трубы. Если вы меня подстрахуете и не дадите им выбраться наружу, силы моих клыков, – он снова громко щелкнул зубами, – вполне хватит, чтобы перекусить трубу. Хлынет вода, потоп и – все! Дворец свободен, и вы, моя богиня, сможете легко завершить начатое. – Он неуклюже поклонился.

– Ах ты ж паршивец, – прошипел Пётр. – Предатель! Тать подкурганная! Зря я не дал Гагарину тебя в переплавку пустить! Рано князя на вешалку вздернул. Хотя…

Сам ведь поручил сибирскому губернатору Гагарину сакские курганы раскапывать – золото искать. И повелел: все редкости, в курганах найденные, в казну сдавать для Кунсткамеры. И тот вроде повиновался: прислал в первый раз 96 крупных золотых изделий и 20 мелких. «Фигурка кошачьего хищника» среди них была, Екатерине очень нравилась. Смотри, говорит, Петруша, кошка кота для услады ждет: ротик открыт, глаза, наоборот, прижмурены, изогнулась вся в томлении. А попонка на ней какая, чисто пеньюар! Пётр диковинку в руки взял – вся в ладонь поместилась: тебе, Катька, везде любовное томление чудится, сама как кошка. Это же игрушка детская, чтоб ребенок забавлялся и не плакал!

Серьги забавные нашлись – чисто лодки с кошачьими головами. И вот это чудовище зубастое оттуда же, из курганов. Поначалу казалось – улыбается. Гагарин тоже улыбался.

Бугровщик, одно слово. Золото курганное себе на пользу переплавлял, ел на золоте, в кареты обода серебряные ставил, комнаты жемчужными раковинами отделывал. Да еще злоумышлял от России отделиться. Семь месяцев потом с виселицы не снимали, другим казнокрадам в устрашение. Кот-то чисто в хозяина пошел. Предатель.

Пётр аж зубами заскрипел, наблюдая, как извивается в подобострастных ужимках кот перед надменной Сохмет.

– Я, богиня, вами с самого начала восхищаюсь. Ум, красота – все при вас! О такой владычице мир может только мечтать.

– Ну, а какое мое деяние тебе наиболее запомнилось? – склонила голову Сохмет.

Скиф смешался. Откуда ему было знать, какие панегирики тут уже звучали, какие подвиги восхваляли.

– Я, я знаю! – радостно возвестила Сара. – «Бассейн в гареме», это же вы?!

– Ну а кто ж еще, – согласилась Сохмет. – Так, безделица, что-то тоскливо стало, вот и науськала гостя. Провела его через служебную лестницу. Там перила чинили, ножик забытый валялся. Зал в тот день закрыт был, охраны у них, как всегда, не хватало. А закрыли-то чем? Шнурком! Ну этот мой и прошел. Я, на всякий случай, камеры затуманила. Руки у него очень тряслись, когда из рамы холст вырезал, помочь пришлось.

Скиф облегченно выдохнул и даже благодарно подмигнул Саре. Эту историю, конечно, и он отлично знал. Весь мир знал! Картина известная, лично Александром Третьим Жан-Леону Жерому заказанная. На вкус Скифа – полное убожество: баня, девки голыми задницами сверкают, служанка с кальяном. Ни степей, ни простора, неба – и того не видать!