По Берлину. В поисках следов исчезнувших цивилизаций - Светлана Руссова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Для справки: лал – драгоценный камень шпинель, рубин. Так что «обмен рубинами» следует рассматривать как метафору поцелуя.
Исключение из этой традиции представляет собой исламское искусство в Южной Азии периода Великих Моголов, с которым можно ознакомиться по книжным иллюстрациям в отделе индийских альбомов.
Время правления династии Великих Моголов, захвативших Северную Индию и восточный Афганистан, начиная с Акбара (Джалал ад-Дина Мухаммада, по прозвищу Великий, 1556 – 1605) – это эпоха, которой мы обязаны замечательными памятниками архитектуры – мавзолей Акбара в Сикандре, дворец Махал-и-Хааз в Фатхпур-Сикри, Тадж-Махал в Агре – и расцветом живописной миниатюры. Именно в это время исламское искусство на территории Южной Азии носит отчетливые следы влияния индийской эстетики и индуизма. Сам же Акбар пытался создать новое вероучение, строящееся на объединении индуизма, зороастризма, ислама и христианства.
По книжным иллюстрациям к романтически-чувствительному рыцарскому роману «Лаур Чанда», к притчам «Гитаговинды», к эпосам «Махабхарата» и «Рамаяна», к сказкам «Хитопадеши» и «Панчатантры», и в особенности по живописным миниатюрам, рисующим сценки из придворной жизни, – можно судить и о совершенно иной здесь роли женщины, также сложившейся под влиянием индийской традиции. Достаточно вспомнить сборник сказок «Тысяча и одна ночь», основой которого являются индийские сказки «Панчатантры» и «Веталапанчавиншятики». Главный персонаж обрамления сказок – умная дочь визиря Шахразада, перечитавшая целый сундук сказок и хитростью заставившая шаха изменить своей клятве казнить своих жен наутро после первой свадебной ночи, до того как они станут ему неверны. Пусть при гареме, в качестве одной из жен властителя, однако женщина могла продемонстрировать не только свою привлекательность, но и энергичность, предприимчивость, ум и харизматичность. Не зря одной из таких женщин, любимой жене Шаха Джахана, был посвящен мавзолей Тадж-Махал.
Удивительно, но факт! В противовес выше сказанному следует оговориться, что наряду со строгой нормативностью в мусульманской культуре сосуществует непреодолимое желание ее нарушения. Как нигде в мире именно на этих территориях практиковалось огромное количество ересей: исмаилиты, сабеи, зороастрийцы, саддукеи, манихеи, карматы, суфии. Почти все выдающиеся арабские и фарсиязычные поэты, несмотря на известность, были «зиндиками» – еретиками, а может быть, это известность приходила к ним вследствие нарушений канонов мусульманства!
Из всех перечисленных выше ересей остановимся вкратце на двух – карматстве и суфизме, так как их концепции представляют собой определенный код, содержащийся в произведениях мусульманского искусства. Эти криптограммы, определившие ход развития всего ориентального искусства, значительно повлияли впоследствии на философию Г. Сковороды, лирику Гете, Тютчева, «Персидские мотивы» Есенина и т. д.
Идея этики карматов, приверженцев наиболее радикального ответвления внутри шиитской секты исмаилитов, состояла в пересмотре коранических догм о непреложном разделении мира на бедных и богатых. Карматы отстаивали общинную собственность на землю, всеобщее равенство и аскетический образ жизни. В Бахрейне с X по XII в. существовало даже государство карматов. Сведения об этом, как кажется, довольно скептического характера, содержатся в знаменитой поэме Фирдоуси «Шах-наме». Там есть один эпизод, повествующий о том, как легендарный царь и полководец, мудрый Искандер (Александр Македонский), посетил некое государство и был поражен его нищетой. На вопрос, почему население не заботится о процветании и не предпринимает мер защиты от соседних государств, могущих напасть, он получил достойный ответ: «А кому мы такие нужны?»
Тем не менее результат влияния идей карматов виден в образе жизни выдающихся персидских поэтов. Легенды о Рудаки, Фирдоуси, Саади, Омаре Хайяме гласят, что все они, достигнув в свое время высокого положения в обществе, оставляли богатство и дервишами уходили странствовать по дорогам. Метафорой, иллюстрирующей эту идею и ставшей необычайно популярной в русской поэзии XIX в., является оппозиция «поэт и царь», где нищий поэт духовно богаче царя.
Другие криптограммы относятся к суфизму, мистической ереси в исламе, сочетающей метафизику с аскетической практикой и переосмысливающей коранические догмы о жизни и смерти.
Так, скажем, пара «гончар и сосуд», метафорически присутствующая в любом гончарном изделии, иллюстрирует мысль о бессмертии. Гончар (Аллах) слепил человека из глины (сосуд), после смерти человек снова станет прахом, из которого снова слепят сосуд, нальют вина, и жизнь снова продолжится:
Рассматривая иранские миниатюры исфаханской школы XIII в., где часто изображается виночерпий, несмотря на существующий в Коране запрет на изображения человека, вспомните, что пара «вино и вода», начиная с Античности, является не только вакхическим мотивом, но и противопоставлением ограниченности, будничности материального мира – безудержной фантазии проникновения в саму суть бытия, что и практиковали суфии в экстатических радениях.
Пара «дракон и феникс», постоянно присутствующая в орнаментике ковров и чеканки по бронзе и серебру, воспринятая из китайской эстетики примерно в XIII в., означает не только древнейшие тотемы «змею» и «ласточку», трансформировавшиеся со временем в «дракона» и мифическую птицу «фэн-хуан», символ императорской власти, брак государя и государыни, символ «брака» неба и земли, но и переосмысленный символ бессмертия. Так как «дракон» – это символ потенциальной энергии, мощи, власти, силы и разрушительных возможностей, так «феникс» – символ возрождения после уничтожения. Оба же они вместе являются метафорой вечно обновляющейся жизни, круговорота бытия и небытия.