Право на жизнь - Сергей Арно

– Ну, а что ты скажешь о том, что одни покойники целиком, а другие неизвестно в каком состоянии. И это не смешно.

– Вот тут ничего сказать нельзя, – согласился от пульта Пал Палыч. – Действительно, один словно бы своей смертью умер – целехонький, даже ведь ни единого синяка, ни единого кровоподтека, а знаешь, что шибануло его будь здоров – сто пятьдесят – сто шестьдесят иногда, а он целехонький. А иного по крохам собираешь: разрывает его на кусочки, разбрызгивает по кустам, косогорам… Что за чудеса такие? Но вот со мной что приключилось. Было это в… дай Бог не соврать… в семьдесят шестом году, меня тогда только из помощников в машинисты перевели. Ну-ка замени меня, Витек.

Виктор пересел на его место к пульту, а Пал Палыч занял место рядом с Ильей и начал:

– Ездили мы в Ригу. Я тогда на пассажире работал. Дорога наезженная. Я при должности, даже когда отдыхать можно было, все на дорогу гляжу. Осень была глубокая, вот как сейчас. Ночь темнющая, да еще дождь. Всякий машинист знает, в такую погоду нужно в оба глядеть. А перед сменой сон я страшный видел, уж не помню, о чем сон, помню только ощущение паршивое такое. Я, неугомонный, у пульта стою. И вот видим мы с помощником, человек как будто из-под земли вырос (ну, видимость, понятное дело, плохая), но успели заметить, что высокий он и в военной форме. Помощник даже сигналить не стал, совсем близко мужик. Дал по тормозам, применил экстренное, да где там, так и сшибло его на скорости, наверное, километров сто сорок.

Ну что делать? Взяли фонарики, пошли искать – помощник-то на одну сторону пошел, я на другую. Кто же знает, куда его, горемыку, ударом отшвырнуло. Лазали по кустам, лазали… я весь промок до нитки. Помощник с другой стороны дороги матерится. Нету – пропал, как будто его ударом на луну забросило. Все проводники из вагонов выглядывают, не поймут, почему остановка И тут Зинка из второго вагона кричит:

– Паша! Ты чего там ищешь?!

Да вот, говорю, так, мол, и так: сбили военного, тело ищу, чего же лежать у дороги будет.

Она смеется – веселая баба была – все замуж выйти хотела, оттого со всеми и спала, может, кто возьмет.

– А не тот ли это майор, который у меня в купе чай уже полчаса пьет.

– Да нет, – говорю. – Вряд ли. Его так шибануло, что ему теперь не до чая.

– Иди, Паша, все-таки посмотри. Он говорит, что его сбили.

Ну пошел я, помощник тоже со мной. Сидит в купе у проводницы майор, красавец с усами, чай пьет. Бледноват, правда, но ничего вроде. Я смотрю на него, как идиот, и спрашиваю:

– Извините, не вас, мол, мы поездом сбили?

А сам понимаю, что не может быть такого.

– Да, – говорит. – Меня.

Чаек вприкуску пьет и на Зинку поглядывает этак соблазнительно. А Зинка под его взглядом прямо вся расплывается.

– Ну, извините, – говорю, – но по полосе ходить не разрешается, штраф придется заплатить.

Он говорит:

– Заплачу.

И чаек попивает. Ну что делать, повернулись мы с помощником и пошли из вагона. Зинка меня нагоняет, шепчет прямо в ухо:

– Он на мне жениться обещал. Я, говорит, тебя с первого взгляда полюбил.

А сама прямо расплывается от своего бабьего счастья. Порадовался за нее, конечно: ей, уже бабе не первой свежести, надежды мало оставалось. А тут офицер, красавец! И все же глодало меня что-то. «Нет, – думаю, – не так здесь что-то».

Вызвали мы по радио «скорую», объяснили, мол, сбили человека – он с виду нормальный. Ну, посмеялись над нами там. Через два часа в Риге были… «скорая» уже ждала, попрощался майор с Зинкой. А врач «скорой» – мой старый приятель еще по школьным годам оказался. Посадили они майора в «скорую» и увезли.

Через неделю снова приехал я в Ригу, ну зашел к старому школьному приятелю, я к нему, бывало, заходил. Поговорили о том о сем. Ну я, конечно, спросил, как, мол, майор, а то у нас одна проводница забыть его не может.

– Да-а, – говорит он. – Майор-то не простой оказался.

Ну я с расспросами, что да как. Оказалось, здравствовал майор еще двое суток, а потом помер. А когда его после смерти вскрыли, так ахнули! Вся больница смотреть сбежалась. У него внутри все, что могло оторваться, оторвалось. Все отбито было. И как он жил столько времени, никто понять не мог. Вот такая история, сынок.

А Зинка счастливая ходила, я ей об этой истории не стал рассказывать. Пускай думает, что придет за ней майор под алыми парусами. Пускай мечта с ней останется.

Пал Палыч помолчал.

– Зинка-то потом плохо кончила – спилась, теперь бомжует где-то.

– Во, какие вооруженные силы у нас были, – бросил от пульта Виктор. – Не то что теперь. Развалили армию… Красный никак, Пал Палыч. Вон и приборы показывают.

– Тормози потихоньку, – приказал Пал Палыч, махнув рукой.

Виктор потянул ручку тормоза. Состав медленно, легкими толчками остановился. Кругом был темный лес. Рассказ о живом покойнике испортил Илье настроение. Он молча глядел на часть дороги, высвечиваемую мощным прожектором, и грустил неясно о чем.

Состав остановился в лесу. Деревья с облетевшей листвой выглядели уныло. Слева на пригорке светился огонек жилого пункта. Кто не спал в такую ветреную и глубокую ночь? Может быть, читатель приключенческих книжек засиделся допоздна и не терпится знать ему, что будет дальше, или старый колдун-экстрасенс варит зелье приворотное из лягушат и крысиных хвостов и бурчит над котлом заклинания, или… Да мало ли кто может не спать, возможно, просто свет забыли выключить.

Пал Палыч после рассказа своего тоже приуныл и сидел тихо. Только от Виктора доносился звук постукивания кончиков пальцев по чему-то железному.

– Ждать хуже всего. Ночь сегодня длинная какая-то, – сказал он, перестав стучать. – Что-то на улице звякнуло или мне показалось?

Он оглянулся. Но ни Илья, ни Пал Палыч не слышали, потому не поддержали разговор. Виктор снова забарабанил. Часы показывали четыре утра Илья смотрел на дальний огонек, и ему было грустно, хотелось туда, в жарко натопленную избу.

– Эт чего?! – прошептал Виктор.

Илья оглянулся и посмотрел на Виктора. Тот стоял, глядя на стекло, и больше не мог выговорить ни слова. Илья проследил за его взглядом и похолодел внутри, дыхание замерло…

По другую сторону стекла Илья увидел взъерошенную голову Транса. Он пустыми остановившимися глазами глядел в кабину. Оцепенев, Илья смотрел в его застывшие глаза, и его охватывал сильный непреодолимый страх… этот страх перешел в ужас. Не соображая, что и зачем он делает, Илья вскочил, открыл дверь с противоположной от Транса стороны электровоза и прыгнул в темноту ночи.

Сломя голову Илья мчался, продираясь сквозь кусты… Прочь от этого места! Как можно дальше от проклятого, везде настигающего Транса!.. Сзади ему что-то кричали, несколько раз прогудел гудок электровоза. Но Илья не остановился, он бежал, задыхаясь; он бежал до тех пор, пока не понял, что умрет, если не остановится передохнуть. Он схватился за какое-то дерево и повис на нем, дыша с хрипом. Кололо в боку, пот заливал глаза.