Мотылек атакующий - Екатерина Островская

Нет, тот день он вообще не помнит. Трое суток сидел с друзьями в бане. Глушили спирт «Рояль», разбавленный ликером «Амаретто», какие-то голые девчонки плясали на деревянных столах. Потом он подрался с кем-то. А когда с пацанами поехали в родильный дом за Тамарой и новорожденным, узнали, что та накануне выписалась. И тогда они всей толпой закатились в ресторан, где их потом повязали менты. За что – уже и не вспомнить. Но через день отпустили.

Где теперь те пацаны? А ведь и в самом деле, никого из тех ребят нет больше. И Тамары нет. Он приходил домой поздно, уезжал рано: откуда ему было знать, что жена целый день пьет. Коньяка и виски всегда было в доме много, он привозил бухло коробками и не считал, когда и куда бутылки улетают. А кокаин сам дал ей однажды попробовать, чтобы взбодрить. Кто ж знал, что Тамарка подсядет на это дело? А потом еще и синтетика в ход пошла. Артемке пять лет было, когда мать похоронили. Вернулись с кладбища, какие-то родственники жены накрыли стол для поминок. Он взял сына и усадил к себе на колени. И Артем тогда спросил:

– Папа, а ты меня потом, как маму, в землю закопаешь?

Почему это вспомнилось сегодня? Почему вообще вспомнилось? Ведь забыл же давно.

А тогда он содрогнулся, словно от предчувствия чего-то неотвратимого, гораздо более страшного, чем смерть жены-наркоманки. Держал на коленях ребенка, а чьи-то руки держали его самого – огромные жесткие руки качали его над бездной, у которой не было дна и куда не было сил смотреть, потому что ужас пахнул оттуда ледяным холодом и сковал его душу.

В соседней комнате стало тихо, девчонки прекратили смеяться. Из гостиной вообще никаких звуков не доносилось.

Алексей Филиппович поднялся, вышел из бассейна и обернул бедра полотенцем. Подходя к двери, посмотрел на себя в большое зеркало. Вполне возможно, что он не выглядит на пятьдесят, но молодость ушла. Причем как-то незаметно. По-прежнему у него хороший торс и мускулистые руки, но живот выдает возраст. И седина. Сколько еще осталось? Двадцать, тридцать лет? Мало. До зубного скрежета мало! Даже если и тридцать пять, но какие это будут годы? Нужно сейчас брать от жизни то, что она может дать. Все вроде бы есть: деньги, положение, близость к власти, а это лучше, чем сама власть, которая может раздавить ответственностью за то, что от тебя не зависит. Деньги дают свободу. Большие деньги – большая свобода. Свобода делать то, что хочется, ни на кого не оглядываясь и ничье мнение не принимая в расчет. Но для чего она, эта свобода? Для того лишь, чтобы в одиночестве стоять на вершине, продуваемой поднебесными ветрами, которые не сбросят вниз, но и не вознесут никуда? Стоять одному, не ощущая на лице ни тепла искренних поцелуев, ни ласкового дыхания ночного шепота любимой женщины?

Кущенко толкнул дверь и вышел в гостиную. И сразу увидел сына, развалившегося в кресле.

– Отвез? – спросил Алексей Филиппович.

Артем кивнул.

Кущенко обвел взглядом помещение.

– А где девчонки?

– Ждут тебя на твоем сексодроме, – усмехнулся Артем.

Алексей Филиппович опустился в кресло и пристально посмотрел на сына. Что-то, вероятно, понадобилось ему, раз он явился сюда, не дожидаясь утра.

Артем тоже смотрел на отца и молчал.

– Что надо – говори, – не выдержал игры в гляделки Алексей Филиппович.

Сын откинулся на спинку кресла и закинул ногу на ногу. Наконец-то спросил:

– У тебя в отношении Маши какие-то планы?

– Какой Маши? – изобразил непонимание Алексей Филиппович. – Мотылька, что ли? Разумеется. Я хочу ее раскрутить, девочка весьма и весьма перспективная. Жаль, ты не видел, как она бьется. Поразительно! Действительно – мотылек. Тоненькая такая…

Кущенко замолчал, вдруг поняв, чего ему не хватает. Причем понял так отчетливо и спокойно, словно ждал этого всю свою жизнь.

– Порхает просто, – произнес он уже по инерции. – Жаль, что ты не…

– Мне достаточно того, что я с ней поговорил. Я не о том тебя спрашиваю, не про раскрутку…

Алексей Филиппович оглядел стол, увидел тонкую пачку дамских сигарет. Взял ее.

– Дай зажигалку, – сказал, едва взглянув на сына.

Прикурил, затянулся и резко выдохнул дым.

– Сто лет не курил.

Затем сломал сигарету о край пепельницы, вмял ее в горстку пепла.

– Ты прав, – признался Кущенко-старший, – у меня в отношении Маши планы. Девушка красива, умна, может за себя постоять. Она не такая, как все, ты правильно заметил…

– Я вообще-то молчу, – напомнил Артем.

– Мне скоро пятьдесят. Жизнь проходит. Я одинок, как ты знаешь.

– Знаю, – кивнул Артем. И, чуть усмехнувшись, показал глазами на дверь спальни.

– Одинок, – твердо повторил Алексей Филиппович. – И до конца дней остался бы одиноким. Но тут судьба преподнесла мне подарок. Я встретил девушку, о которой даже мечтать не мог. Встретил и полюбил…

– Так сразу? – холодно удивился Кущенко-младший.

– Представь себе. Именно так, как и бывает у человека один раз в жизни. И я не хочу, чтобы мой единственный шанс…

– Отец, – перебил Артем, – я к тебе, может быть, слишком часто обращаюсь по пустякам, но сегодня даю слово, что никогда ни о чем просить больше не буду. Только напоследок выполни одну мою просьбу.

– Не зарекайся, – усмехнулся Кущенко-старший. – Как говорят американцы, никогда не говори «никогда». Придешь и попросишь, а я рад буду тебе помочь.

– Нет! – почти выкрикнул Артем, вставая с кресла и выходя на середину гостиной. – Не приду, если сейчас дашь мне слово.

Лишь тогда Алексей Филиппович начал догадываться, о чем его хочет попросить Артем.

А сын махнул рукой, показывая на дверь спальни:

– Вон там твои шансы. Хорошие телки. Надо – еще пригоню. Получше этих. Ты не будешь одиноким никогда. Только… только…

– Оставить тебе Мотылька? – усмехнулся Алексей Филиппович.

– Ты правильно понял. Не будем же мы ссориться из-за какой-то бабы, а?

– Мы поссоримся из-за того, что ты ее так назвал. Во-первых, она не баба. Во-вторых, ты еще не заслужил такую. В-третьих, Маша станет мне женой, потому что у меня никогда не было жены, а была лишь алкоголичка и наркоманка, которая подарила мне тебя, постоянно влипающего в разное дерьмо, из которого я – слышишь, именно я! – тебя вытаскиваю. То ты насилуешь одноклассницу в ее дворе, то предлагаешь наркоконтролю взятку, когда тебя берут с герычем на кармане, то, обдолбанный, давишь на «Мазерати» какого-то пацана, то громишь квартиру своей училки, которая тут же страх потеряла и побежала просить защиты у ментов. Кабы не я…

– Хватит! – закричал Артем. – Я теперь другим стал. И теперь сам буду решать свои дела. Только забудь про Машу!

Алексей Филиппович тоже поднялся и направился к спальне, обронив на ходу, не глядя на сына: