Тяжелый свет Куртейна. Зеленый. Том 1 - Макс Фрай

В общем, слушать не стал, просто не смог сконцентрироваться на голосе, глухо звучавшем в трубке, сказал: «Так, дружище, если ты сейчас говоришь что-то умное, зря стараешься, я все равно ни хрена не разбираю, у меня голова идет кругом и звон в ушах. Поэтому я пошел, и одно из двух: или буду у тебя максимум в течение получаса, или не буду. Это значит – не получилось, сегодня не жди, забей».

Что не получилось, он понял еще буквально на пороге квартиры, когда открыл дверь, а показалось, будто, наоборот, дверь перед ним захлопнулась. И в каком-то смысле оно было так.

Подумал: ну я и дурак. Надо было через окно вылезать, глядя на площадь, тогда бы все получилось… наверное. С другой стороны, хрен там вот так запросто вылезешь. Все-таки высоко, а я – так себе акробат. Разве что Карины простыни порвать и сплести веревку, узники из старинных романов всегда делали так. Отличная, блин, идея: и хозяйке приятный сюрприз, и мне возни примерно как раз до утра.

Подумал: ну я и дурак. Надо было попросить Тони, чтобы зашел за мной и за руку вывел на улицу. Вот это наверняка бы сработало. И, кажется, он же сам предлагал такой вариант, надо было слушать внимательно и соглашаться, а не звенеть от восторга. Хотя как, интересно, я мог в тот момент не звенеть?

Подумал: ну я все-таки и дурак! На всякий случай вернулся в гостиную, снова открыл окно, за которым, конечно, уже была площадь Йоно Жемайче, военное министерство, стоянка автомобилей, криво припаркованный белый «Ниссан». Разочарование оказалось так велико, что сам себе удивился – чего это я? Как будто не один-единственный вечер, а вся дальнейшая жизнь вот прямо сейчас ухнула адскому псу под хвост. Хотя ничего никуда, если разобраться, не ухнуло. А ровно наоборот. Совершенно невозможное у меня только что получилось. Ненадолго, но попал же домой самостоятельно, без посторонней помощи. Не просто грезил, глядя в зачарованное окно, а весь, целиком перешел на Эту Сторону, даже по местному телефону смог поговорить. И это – только начало, потом будет проще. То есть мне сейчас радоваться надо, а не ныть.

Раз десять повторил себе: «надо радоваться». Конечно, не помогло.

Закрыл окно, запер дверь, спустился, кинул ключи в Карин почтовый ящик, сунул в уши плеер, пусть играет «truba-4», отличная все-таки девчонка, ее труба одновременно утешает и рвет мне сердце, ну как это она так?

Шел по улице; сперва просто так шел, куда глаза глядят, лишь бы не стоять на месте. Только минут десять спустя заметил, что идет обратно, в сторону комиссариата на Альгирдо, куда ему ни за каким чертом не было надо, просто бездумно возвращается, как по рельсам, бессмысленный человек-трамвай.

Гнал из головы мрачные мысли о Тони Куртейне, который вот прямо сейчас сидит дома, ждет, беспокоится, и до утра небось будет ждать, хотя я же ему сказал человеческим голосом: если через полчаса не приду, значит, не получилось, забей. Но мало ли кто что кому сказал. Я бы на его месте точно так же беспокоился. И тоже бы не пойми чего до рассвета ждал. Не следовало, конечно, ему звонить. Нелепый поступок. Близких надо беречь. Приспичило обзавестись свидетелем, ну так позвонил бы Юстасу из Граничной полиции, ему за моими перемещениями по долгу службы следить положено. А по-человечески все равно.

Чувствовал себя из-за всего этого свиньей, «сквозняком», как в юности говорили. Пообещал и не сделал, сказал: «скоро буду», – и не пришел. А что не по своей вине – так даже хуже. Всегда ненавидел беспомощное «не получилось». Уж лучше бодро соврать: «не захотел, передумал», – чем так. Но Тони поди соври.

Шел, пока не увидел впереди желтые фонари – над баром, конечно, они просто висят над входом в бар, я не сплю, это совершенно точно не сон, а даже если бы спал, что они мне теперь сделают? Я уже и так человек Другой Стороны.

На самом деле даже обрадовался этим желтым огням – все-таки развлечение, шанс спасти испорченный вечер. Можно зайти, осмотреться, попытаться понять, это просто так фонарики для украшения, или в них таится дополнительный скрытый угрожающий смысл? Что за странное место такое этот бар, который видят и бодрствующие, и спящие? Ну, во всяком случае, один конкретный спящий однажды совершенно точно сюда попал. Вряд ли я вот так сразу во всем разберусь, но если не пробовать, не соваться, не лопаться от любопытства, тогда уж точно, со стопроцентной гарантией вообще ни хрена никогда не пойму.

На пороге бара его внезапно накрыл даже не страх, лютый ужас, от которого бросило в пот: а что, если этот желтый свет – тот самый проклятый желтый? Специально для меня теперь горит наяву, заманивает в ловушку, чтобы снова забыл даже те крохи, которые вспомнил? И бесповоротно утратил способность возвращаться домой – хотя бы так, как сейчас, с посторонней помощью, всего на несколько часов?

Глупость несусветная, но на какой-то миг он в нее не просто поверил, а всем сердцем, больше того, каждой клеточкой тела твердо знал, что именно так и есть. Но поступил с этим страхом, как всегда поступал со своими страхами: боишься? Ну, тогда без вариантов – иди. Потому что если отступишь – раз, другой, третий, десятый, тебе только волю дай – рано или поздно ничего кроме страха от тебя не останется. И тогда – такой смешной парадокс – не о ком тебе станет бояться, некого будет спасать.

Короче, испугался до полусмерти, до темноты в глазах, до замирания сердца. И вошел в чертов бар, победительно улыбаясь – все как всегда. Очень на самом деле любил в себе это дурное упрямство, отлично заменявшее ему настоящую природную храбрость, которой не обладал, хотя, не будь его, до сих пор бы небось дома припеваючи жил. Но «жить припеваючи» только в минуты слабости звучит привлекательно, а на самом деле очень так себе цель.

«Собственно, – вдруг вспомнил Эдо, – я же когда-то на Другую Сторону стал чуть ли не ежедневно ходить именно потому, что в самый первый раз чуть не умер на месте от ужаса. Даже не от самой Другой Стороны, а еще в момент перехода. Когда почувствовал, что изменяюсь, как мне с непривычки тогда показалось, необратимо и навсегда. Ну и стал потом бегать туда-обратно, без какой-то особой цели, просто так, себе самому назло; а все остальное – интерес к культуре Другой Стороны, со временем ставший профессией, вдохновляющие открытия, бесконечный материал для исследования, освоить который сотни жизней не хватит – появилось уже потом».

Этого ему никто не рассказывал – да и откуда бы другим людям знать, что когда-то творилось в его голове? И в дневниковых записях ничего подобного не было, переживания он никогда не записывал, только идеи и факты. То есть, получается, вспомнил – сам вспомнил, без подсказок и помощи, причем не дома, где вспоминать помогают обстановка и обстоятельства, да буквально сам воздух, а здесь, на Другой Стороне.

«Надо же, – весело думал Эдо, озираясь в поисках свободного места, – испугался, что если войду, заново все забуду, а вышло ровно наоборот».

Сел у стойки, заказал какой-то неизвестный прежде коктейль из джина, мяты и лайма; на самом деле только из-за названия заказал – «Green devil», а по-литовски гораздо смешнее – «Žalias velnias», то есть не романтический «дьявол», а простецкий «зеленый черт». Мысленно чокнулся с Тони Куртейном – прости, друг, вместе выпить сегодня не получилось, но одновременно все-таки можно. Не знаю, как ты, но я, сам видишь, выполняю свои обязательства. Рrosit!