Пустошь - Андрей Тепляков

– Нет. Ничего такого. Надо просто ехать вперед по шоссе, никуда не сворачивая. Когда появится перекресток, повернуть направо. Вот и все.

– И этот перекресток всегда… ну, всегда такой, каким был?

– Скажу так – он всегда есть. Иногда он четырехсторонний, иногда Т-образный. Но он есть, и правый поворот тоже.

– А вы не боитесь, что однажды этого поворота не будет?

Гораций кивнул.

– Да, мы думали о таком. Гомер говорил с Майклом на эту тему, и, как всегда, они ни до чего не договорились. Поворот меняется. Майкл видел это однажды. Мы с братом – несколько раз. Он меняется, как вывеска, но магазин остается на месте. Понимаешь, о чем я?

– Кажется, да.

– Майкл утверждал, ну, то есть, утверждает, что так будет всегда. Что-то он там говорил о структуре Пустоши, но он больше фантазирует, чем знает. Для него это вопрос веры. Он верит в поворот и все. Для него этого достаточно. И знаешь, что я скажу?

– Что?

– Так оно и есть. Для кого-нибудь другого этот поворот может и исчезнуть, но для Майкла он будет там.

– Почему?

Гораций почесал затылок.

– Не знаю, как сказать. Пустошь для него – это как дом. Он ждет каждую поездку, как парень ждет свидания. Да ты будто сама не замечала?

Линда припомнила свои встречи с Майклом, когда тот находился в Санта-Розита. В те дни он всегда бывал колюч и мрачен. С ним трудно было разговаривать, но Линда привыкла к этому и считала, что он просто такой вот человек. К тому же они мало общались. Но когда подходил день отъезда, Майкл преображался. Он сразу становился душой их маленькой компании. Сыпал шутками, смеялся, словом, вел себя как человек, предвкушающий скорое свидание. Она улыбнулась, вспомнив, как однажды он заявился к ней с цветами. «Моему диспетчеру», – сказал он. Перед поездкой он любил приходить к ней в магазин, садился на стул и начинал рассказывать все, что знал о Пустоши: новые закономерности, которые, как ему казалось, удалось обнаружить, очередные усовершенствования в машине. Он говорил и говорил – о Пустоши, и о машине, и так далее, и по кругу. Да, он определенно считал ее своим домом. Гораздо больше, чем Санта-Розиту. И ждал, когда, наконец, сможет вернуться туда.

Когда Майкл бросил колледж и объявился в городке с этой девушкой и ребенком, он был совсем другим. Не было в нем еще и следа той одержимости, которая появилась потом, когда девчонка ушла от него. Внешне вроде бы все было в порядке, но Линда чувствовала, что он живет, как будто катится по инерции. И Бен это чувствовал, наверное, даже больше, чем она. А потом появилась Пустошь, и Майкл словно расцвел. Что-то взошло в его душе. Что-то нехорошее, как хищный цветок на ядовитой почве.

– Да, – сказала Линда. – Замечала. Лучше бы он вообще никогда не ездил в Пустошь. И Бенни. Никто.

Гораций покосился на нее.

– Не вешай нос, девочка. Рано еще убиваться.

Линда кисло улыбнулась, но все же кивнула в ответ.

– Да. Дай, пожалуйста, микрофон. Пора связаться с Чарли.

Гораций передал ей микрофон и надавил на педаль газа, доводя скорость до пятидесяти километров в час, чтобы они могли поговорить.

Чарли был совсем другим. Он и слышать не хотел о том, чтобы ехать в Пустошь. Он не был трусом, во всяком случае, у Линды никогда не возникало повода так думать. Просто он считал эти поездки безумием. Отпустить ее стоило Чарли больших усилий, она прекрасно это понимала. Он может говорить как угодно бодро, но она знала, что внутри у него все натянуто до предела.

Линда нажала кнопку.

– Чарли. Чарли, ты слышишь меня?

– Слышу, сестренка, – ответил он. – Как у вас дела?

– Все в порядке.

– Ничего странного не происходит?

– Ничего, если не считать пения Гомера.

Чарли засмеялся.

– Бедняжка.

– Чарли, ты хоть немного поспал?

– Я дрых, как сурок.

Линда почувствовала, что он врет. Его голос звучал устало.

– Ты поспи. Сейчас день, и с нами все в порядке. Я свяжусь с тобой часа в два.

– Хорошо. Но вряд ли мне удастся заснуть. Я вроде как выспался.

– Врун.

– От вруна слышу.

– До связи, Чарли.

– До связи, сестренка. Берегите себя!

– Именно этим мы и занимаемся.

Чарли отключился. Линда передала микрофон Горацию. Тот снова отпустил газ, возвращаясь к привычной для «форда» скорости.

Через несколько минут проснулся Гомер. Он сел на кровати и обвел кабину удивленным взглядом.

– Как дела? – спросил он.

– Полет нормальный, – ответил Гораций. – Ничего примечательного.

– У тебя волосы торчат, – сказала Линда. – По бокам.

Она улыбнулась.

– Ты похож на Мак Дональда.

Гомер посмотрел в зеркало над кроватью и попытался пригладить волосы пятерней.

– Что на завтрак?

Они с братом поменялись местами. Гораций перебрался назад, завернулся в одеяло и почти сразу же заснул. Через несколько минут раздался его храп.

– Никогда не мог понять, как он это делает, – сказал Гомер. – Я сам, пока не перевернусь с боку на бок десяток раз, не могу заснуть.

– У него, должно быть, чистая совесть, – заметила Линда.

– Как у младенца, – улыбнулся Гомер.

– А почему вы стали ездить по Пустоши?

Гомер почесал затылок. Линда улыбнулась: этот жест был в точности таким же, как у брата.

– Трудно объяснить. Просто я подумал, что у нас тут появилось что-то стоящее. Впервые в этом захолустье появилось что-то стоящее. И тогда я сказал себе: Гомер, сказал я, дураком будешь, если не увидишь все своими глазами.

Он провел ладонью по лицу, стирая остатки сна.

– Золотые денечки остались в прошлом, а вспомнить особенно и нечего. Мы всю жизнь прожили здесь, в Санта-Розита. Все пролетало мимо нас. Наверное, так.

– А Гораций?

– Ему, я подозреваю, все равно – что возить мясо в Санта Фе, что колесить по Пустоши.

– Не верю.

Гомер пожал плечами.

– Он очень упертый человек, мой братец. Его мало что может сдвинуть. Ты понимаешь, о чем я?

– Пустошь кого угодно может сдвинуть!

– Лучше бы она это не делала, – сказал Гомер. – Мне-то что – лет через пять-десять я уже предстану перед создателем. А Майкл, Бен, ты – вы молодые. Не стоит вам соваться сюда. Это плохое место, оно ставит клеймо на всю жизнь.

– Какое еще клеймо?