Не оставляй меня - Эмма Скотт

– Мне полагается делать биопсию каждый месяц. Так что они могут дать еще более точный прогноз. Но я перестал ходить.

– Почему? – прошептала я.

– Потому что это чертовски ужасная процедура, и она отнимает у меня сорок восемь часов. У меня слишком много работы в мастерской, чтобы терять столько времени. Во-вторых, мне не нужна биопсия, чтобы знать. Симптомы начнут проявляться.

– Какие симптомы? – спросила я.

– В основном усталость и одышка, – Джона поиграл с медицинским браслетом, – они уже у меня есть, немного. Я больше не могу бегать или ходить в спортзал, как раньше. Но когда я начну уставать от мелочей или мне будет трудно отдышаться без видимой на то причины, я буду знать. До этого момента мне не нужно отсчитывать дни.

Искра надежды, крошечное пламя в штормовом ветре, вспыхнула в моем сердце.

– Значит… на самом деле ты не знаешь. Даже не представляешь, насколько плохи – или не плохи – кардио… все дело в болезни. Может быть, это прекратилось. Может быть, лекарства, которые ты принимаешь, действуют.

– Не надо… – сказал он.

Но меня было уже не остановить.

– Ты как кот Шредингера. До тех пор пока ты не сделаешь еще одну биопсию, крышка на коробке закрыта. Ты мог бы жить долгое время. Годы. Счастливо и в незнании.

Он слегка улыбнулся.

– Неведение – блаженство, верно? Но у меня нет ложной надежды, и я не хочу, чтобы была у тебя. Я не отрицаю очевидного, но и не мучаю себя неизбежностью. Понимаешь разницу?

Я кивнула, и он взял меня за руку. Его пальцы обхватили мои и крепко сжали. Его рука… сильная и твердая. Шрам от ожога на подушечке большого пальца, несколько царапин… но в остальном он здоров. Он должен быть здоров…

– Я пытался убедить себя, что врачи ошибаются, – сказал Джона, – но я не могу отвернуться от правды. Я не лишен надежды, но реалистичен. Возможно, они ошибаются. Но, вероятно, нет. Это мой итог.

– Но что, если они ошибаются? А что, если…

Он покачал головой.

– Все, что я могу делать, это жить изо дня в день… я принимаю дополнительные лекарства, чтобы попытаться замедлить процесс. Я сделал свою строгую диету еще более строгой, и я сплю в кресле вместо кровати. Все, что угодно, лишь бы выжать еще немного времени, чтобы закончить работу и увидеть открытие выставки.

Его улыбка была нежной и тихой, а голос дрожал, когда он говорил.

– Ты либо будешь поддерживать со мной связь, либо нет. Если да, я буду рядом. А если нет, я пойму. Я обещаю, что пойму. Ладно? Я собиралась привести еще какой-нибудь аргумент, но у меня ничего не осталось. Я резко выдохнула. – Можно как-то задокументировать, что я прошла через этот разговор без выпивки или сигареты?

Он расхохотался, и наши взгляды встретились, на мгновение, на один удар сердца, а потом мы оказались в крепких объятиях друг друга.

– Джона… – прошептала я.

– Я знаю.

– Я не… я не могу…

Он нежно покачал меня.

– Я знаю.

Мы оставались там долго, пока Джона не сжал меня в последний раз и не обнял за плечи.

– Давай вернемся. Уже поздно. Мы немного поспим, и утром…

– Джимми приедет, чтобы отвезти меня в аэропорт, – сказала я, – что же мне тогда делать?

– Ты пойдешь с ним. Поговоришь с Лолой. И решишь, либо остаться с группой, либо подумаешь, как уйти, если это то, что тебе нужно. Ты найдешь способ.

– А как насчет тебя?

– Не беспокойся обо мне.

Я резко взглянула на него.

– Поздновато для этого, приятель.

Я не сказала «хорошо». Ни одна часть этого разговора не была «хорошей». Мой разум еще не успел осознать все; у меня еще было достаточно слез, которые предстояло выплакать, но сейчас я чувствовала себя опустошенной и онемевшей. Мы вышли из «Белладжио» рука об руку, из-под стеклянного сада, который никогда не завянет и не умрет.

Мы вернулись к нему домой. Не говоря ни слова, я сложила подушки на кровати так, чтобы он мог лежать под наклоном, и свернулась калачиком рядом с ним. Я поняла, почему он не рассказал всем о своем положении. Такая боль выходила за пределы личного. Она жила глубоко, под всем поверхностным, и притягивала. Это сокращало расстояние.

Мы лежали рядом, я положила голову ему на грудь.

– Это больно? – прошептала я.

Рокот его голоса в моем ухе был сонным:

– Нет. Я в порядке.

– Сейчас что-нибудь болит?

– Нет, Кейси, – Джона погладил меня по волосам и крепче прижал к себе, – сейчас ничего не болит.

Его грудь поднималась и опускалась, его сердцебиение под моим ухом было сильным и ровным. Во мне вспыхнула надежда, чтобы гореть всю ночь напролет.

Я выглянула в окно и увидела черный седан, въезжающий на стоянку комплекса Джоны. Джимми Рэй вышел из машины, прислонился к крылу и закурил сигарету. Я повернулась к Джоне, стоящему у кухонной стойки.

– Он здесь, – сказал я.

– Окей.

– Я должна идти, – сказала я, пытаясь собраться с силами для решения, которое мне предстояло принять. Прошлой ночью я заснула, плавая в надеждах, и проснулась с ощущением морской болезни. Откровение Джоны обрушилось на меня, как ураган, завывающий теперь в моей голове. Прошлой ночью, казалось, я знаю, что делать. Сегодня утром я не понимала, что происходит, и не верила, что смогу быть достаточно сильной ради кого-то. Группы, Джоны или даже самой себя.

Я была уверена только в одном: если я не продолжу тур, пытаясь одновременно разобраться в своей ситуации, молоток закона обрушится на меня за нарушение контракта, и у меня не останется никаких вариантов.

Я отвернулась от окна.

– Пора идти.

Джона мягко коснулся моего плеча.

– Я провожу тебя.

Он отнес мои сумки на стоянку, где Джимми нетерпеливо ждал, жара была невыносимой и заставляла его волноваться еще больше, чем обычно. Я наклонилась ближе к Джоне.

– Не хочу прощаться, пока он смотрит.

– Я тоже.

– Мне нужна еще одна минута, Джимми, – крикнула я, мой голос был хриплым от слез. Джимми посмотрел на часы и что-то пробормотал, когда Джона поставил сумки на край парковки.

Мы подошли к маленькому дворику, и я заметила, что Джона одет в легкую куртку, хотя температура, должно быть, зашкаливала за тридцать семь градусов. Он вытащил из кармана коробку размером с софтбол и протянул мне.

– Прощальный подарок, – сказал он с дрожью в голосе. Я взяла коробку и открыла ее. Солнце отражалось от стекла, и слезы застлали мне глаза. Это был флакон духов, законченный и совершенный. Изящные ленты фиолетового и индиго кружились вокруг маленького флакончика. Горлышко в виде плоского круга, а пробка из красивого прозрачного мрамора. Я подняла его, позволяя солнцу осветить пустоту внутри. Нет, там не пусто, подумала я. Там живет дыхание Джоны. Боясь уронить, я положила флакон обратно в коробку и прижала ее крепко к груди. Я посмотрела на него снизу вверх.