Товарищ пехота - Виталий Сергеевич Василевский

догадался? — спросил Эльяшев, и виновато улыбнулся, и снова стал прежним горластым и милым парнем, которого так крепко любил Виктор Петрович. — Бегу, бегу! Я им покажу сейчас синюю стрелу!

Ему некогда было благодарить друга. И Эльяшев стремительно побежал по тропинке.

Виктор Петрович услышал, как на бегу Эльяшев звал связных.

Солдаты вырубили жерди, привязали к ним свои поясные ремни, прикрыли их сосновыми ветками и положили на носилки раненого Эльяшева. Он лежал, запрокинув голову; хриплое, свистящее дыхание вырывалось из его груди. Осколок мины угодил ему в живот.

Эльяшев лежал на остро пахнущей спиртом хвое и видел небо над собою, просторное, быстро темнеющее небо…

Медленно по целине, порою по пояс проваливаясь в снег, несли солдаты своего командира. Он говорил еле слышно, и связные наклонялись к нему, чтобы услышать слова приказа. Ему доложили, что рота Семенова закрепилась в поселке. Три раза вражеские автоматчики контратаковали роту, но были отброшены.

Эльяшев шептал:

— Николаев… мой резерв, взвод автоматчиков… там овраг!

И угрюмый Николаев убегал в лес.

Иногда Эльяшев начинал от невыносимой боли грызть пальцы и при этом ругался так изобретательно, что солдаты крутили носами и жмурились.

А небо становилось все темнее и темнее, все ниже, словно опускалось на него, и он уже не слышал дружных криков «ура» и одиноких выстрелов, он не видел лыжников, легко и плавно скользящих по сугробам, и наконец молчание забытья сковало его.

Из окна госпиталя виднелось поле. Ветер выдул снег с грядок. Сухие стебли травы торчали на глинистом склоне.

— Тебе плохо, Ваня? — спросил Виктор Петрович.

Он стоял у койки, держа в руках шапку. Его смущало, что он не оставил на вешалке шапку и сейчас приходится прижимать ее к груди.

— Нет, мне хорошо, — сказал Эльяшев ровным, каким-то бесцветным голосом.

— Тебе очень плохо?

— Да нет, мне теперь хорошо, — повторил Эльяшев. — Лишь бы ты…

Он протянул Виктору Петровичу желтую, вялую руку. Тот нагнулся, прижал губы к впалой щеке друга.

— Ты поскорее поправляйся, Ваня, ведь мне скучно без тебя!

— Ладно, буду поправляться, — покорно сказал Эльяшев. — А что мне здесь делать, как не поправляться? Ты там скажи в полку: приду! Вернусь!.. Ведь я — «двухсердечный».

1944 г.

РАССКАЗЫ

ПОБЕДИТЕЛЬ

Весь день до обеда Юрий Верхоглядов — командир отряда дальних разведчиков, бывший студент четвертого курса филологического факультета Ленинградского университета — спал в землянке, на нарах, около жарко натопленной железной печки.

После сытного обеда он принялся за смазку лыж.

Погода стояла сырая; чтобы мокрый зернистый снег не прилипал, Верхоглядов смазал лыжи мазью из жидкой смолы, парафина и рисовой муки.

Смазка лыж — дело серьезное и ответственное. Если разведчик неудачно смажет лыжи, то он на каждом шагу теряет около десяти сантиметров. А если ему сегодня ночью придется пройти пятьдесят километров? Сколько энергии он потратит зря, впустую?

Было уже темно, когда Верхоглядов пошел в штаб полка. Там он получил приказ и проложил по карте маршрут дальней разведки.

— В добрый путь, товарищ Верхоглядов, — сказал на прощание начальник штаба, — задание трудное, но верю — вы с ним справитесь. Финским языком вы владеете отлично — хвала профессорам университета! Лыжи. Бокс. Великолепный спортсмен. Отважное сердце. Чего еще желать?

— Сделаю все, что приказано, товарищ капитан, — сказал Верхоглядов.

Юрия Верхоглядова из-за его малого роста, обветренного лица и скучающего вида можно было не заметить в строю бойцов.

Но пристальный взгляд отмечал в нем крупную голову с белокурыми волосами над высоким лбом, проницательные серые глаза.

Он был то молчаливо-замкнутым, то, наоборот, забавными шутками и прибаутками заставлял приятелей кататься от хохота по нарам.

Случалось, целыми днями он зубрил финские слова, а затем, устав, чтобы хоть как-то занять себя, принимался белить печку в землянке или колоть дрова. Владел собой Верхоглядов превосходно, умел в нужный момент ощетиниться, как ежик, — не подойди, не подступись!..

Сейчас, выйдя из штаба, он пошел по тропинке к передовым позициям, положив на плечо лыжи. На нем был белый халат, и даже короткоствольный автомат его был тоже в белом чехле.

Его негромко окликнули из темноты:

— Кто идет?

— Разведка, — тихо ответил Верхоглядов.

Он поговорил с часовым, зорко оглядел поляну — на ней уже были передовые посты противника.

Дальше тропинки не было. Верхоглядов встал на лыжи и, согнувшись, пошел вдоль невысоких кустов к озеру, и скоро его белый халат слился со снегом.

Он поспешно перебегал от куста к кусту, а когда нужно было пройти под деревом, то почти ложился на лыжи, чтобы не задеть ветки.

Трудно вообразить что-либо более тихое, чем падение снежных хлопьев с дерева. Но в глубокой, как омут, тишине зимней ночи и этот еле различимый шорох могут услышать враги…

К левой ноге Верхоглядова была привязана сосновая лапа, чтобы заметать следы от лыж.

Все вокруг было белое: и неправдоподобно ровное, окруженное лесом озеро, и уходящие вдаль широкими волнами сугробы, и низкое глухое небо.

Верхоглядов шел к озеру Волчий Клык, и все его мысли, все чувства были поглощены одним: идти быстро, но бесшумно, как можно скорее пройти передовые посты противника и остаться незамеченным.

Он шел попеременным ходом, растянутым, эластичным шагом, поочередно отталкиваясь палками. Это был красивый ход, а главное — быстрый.

Уже и озеро осталось позади, и теперь сосны ровными рядами стояли на его пути, ветер монотонно шумел в вершинах, а Верхоглядов все бежал и бежал вперед, желая за ночь как можно дальше уйти от линии фронта в тыл врага, туда, где меньше всего ждали русского разведчика.

Внезапно Верхоглядов остановился. Какое-то необъяснимое предчувствие опасности, знакомое охотникам и солдатам, заставило его остановиться и снять с плеча автомат.

«Неужели попался?» — мелькнула испуганная мысль, и озноб пополз по спине, покрывая пупырышками кожу. Однако Верхоглядов часто подышал сквозь зубы и принудил себя успокоиться.

— Кто идет? — спросили по-фински из кустов.

— Свои! Разведка! — тоже по-фински ответил Верхоглядов, выпрямился и, уверенно шлепая лыжами по снегу, выпрыгнул вперед.

Часовой, угрюмо, недоверчиво глядя на приближающегося к нему Верхоглядова, сказал:

— Пропуск?

— Как же я могу знать пропуск, если был три дня в тылу у русских? — весело спросил Юрий и, остановившись, глубоко вонзил палки в снег. — Я совершил удачную вылазку, и у меня здесь, — он похлопал себя по груди, — очень, очень важные документы.

— Скажите старый пропуск, — попросил часовой.

Он опустил винтовку и уже не так подозрительно