Дар берегини - Елизавета Дворецкая

От жалости к любимой кобыле на глаза просились слезы, но Ельга усилием воли сдержала их. Отроки подумают, что она плачет от страха, а этого нельзя допустить. Не сегодня, когда она принимала клятвы от имени Земли-Матери…

Было слышно, как Свен орет на бояр: куда вас Встрешник понес, старые хрены, сказано же было, ждать на тропе!

Как там Славигость, подумала Ельга. До нее донесся его голос, благодаривший кого-то за возврат кинжала. Стало быть, жив, а ведь мог шею свернуть, об дерево убиться.

Приоткрыв глаза, она увидела, что отроки уже принялись снимать шкуры – и с тура, и с лошади. Уж коли так вышло, не пропадать же добру – Росинку ее тоже съедят в гриднице, а что сразу не успеют, закоптят про запас.

Рука Ельги сжала мешочек на груди. Перед глазами снова встало: Свен, с искаженным от напряжения и ярости лицом, подлетает на своем вороном к туру и вонзает копье ему под лопатку. От этого зрелища вновь оборвалось сердце, но Ельга не сразу поняла почему.

«Отец тебя спас… иначе пропала бы совсем!» – вспомнился ей сердитый голос, в котором сквозили волнение и облегчение.

Ельга сидела, привалившись затылком к стволу березы. Скоро придется вставать и ехать – уже вечереет. Ей казалось, что за этот длинный день она стала старше на год или два. Она убедилась, что Земля-Мать слышит ее даже без помощи старого Ельга, а поляне верят в ее силу. А еще в том, что Свен, хоть она и стоит между ним и желанным киевским столом, готов сам встать между нею и пастью смерти. И она даже не знала, какое из двух открытий радует ее больше.

– Если мы и в эту зиму не соберем дань, они все решат, что нас больше нет.

Почти дойдя до двери, Ельга остановилась и обернулась. Это был голос Свена, и он раздавался среди гридей, доедавших свою долю дичины. Челядинки собирали со столов обчищенные кости. По поводу удачной охоты на княжьем дворе устроили почти настоящий пир – позвали киевских бояр есть мясо тура и слушать рассказ о той охоте. Но очень скоро разговор свернул на привычную тропу – что-то долго наш новый князь не едет…

– Один раз ладно – древляне, северяне, радимичи знали, что отец умер, идти в полюдье некому, – продолжал Свен, пока Ельга неслышно шла к тому концу стола. – Но если мы и вторую зиму прохлопаем, то все – не видать нам больше дани, придется вашему Ингеру опять на них на всех ратью идти. А куда ему – пожиже окажется…

– С чего ты думаешь, что пожиже?

Ельгу это покоробило – как будто Свен пытается отнять у нее надежду на доброе будущее.

На голос сестры Свен вскинул глаза.

– Ну а где же такого сыскать, чтобы отцу был равен? Отец наш был волот!

– А Ингер – сын его сестры. Он приедет. И пойдет в полюдье. И вы все с ним! – Ельга оглядела лица гридей вокруг Свена и придвинувшихся бояр. – Как с отцом ходили.

– Да как бы не пришлось нам еще оборону держать, – заметил Доброст. – Древляне чай у себя там уже славы поют, как при Дулебе поляне им дань платили. Уж поди, Житимир сидит у себя в Искоростене и хвалится перед своими, что-де больше не станет русам платить и сам еще с них возьмет!

– А я говорил! – Свен даже встал над столом. – Давайте, говорил, я в дань схожу – да хоть к древлянам на первый случай! Они ведь только и ждут, пока узда ослабнет! Увидели бы, что и без отца рука наша крепка – дали бы дань, не пикнули бы! А теперь за год целый они там раздухарились, это как день ясен!

– А я тебе говорил! – Вячемир, не вставая, со своего места взмахнул рукой. – Куда тебе в полюдье? Ты не Ельг! Кто он был и кто ты?

Вячемир не назвал Свена сыном рабыни, но ясно было, почему он считает, что сын отцу вышел не в версту.

– Ага, стало быть, драки на торгу разнимать я вам хорош, а княжье дело делать – нет! – запальчиво ответил Свен.

– Не дали бы тебе дани! – поддержал Вячемира Доброст. – Сказали бы: ты кто? Мы князю платим, а не абы кому. Только рать вышла бы у тебя с древлянами, еще голову бы сложил в лесах тех.

– Может, сын не так родовит, как был его отец, но положение наших дел он понимает верно! – сказал Фарлов, сотский гридей. Он был старше всех в дружине и пользовался среди варягов наибольшим уважением. – С князем или без князя, новой осенью мы пойдем за данью, иначе нам будет нечем кормить людей! А мы приехали в Гарды не для того, чтобы голодать, будто рабы!

Фарлову было лет сорок пять; это был весьма рослый, могучий человек, и во всем его облике сказывалась привычка к оружию и борьбе. Казалось, к мирной жизни этот человек так же не приспособлен, как рыба – к жизни на суше. Был он родом из данов, темноволос, но только под углами губ в его бороде белели потеки седины. На носу в двух местах виднелись следы переломов, глубоко посаженные серые глаза смотрели спокойно и так уверенно, что этот взгляд ощущался, как прикосновение руки. Вступив в разговор, Фарлов остался невозмутимо сидеть на своем месте; кулаки его лежали перед ним на столе, по сторонам его серебряной чаши, и выглядел он несокрушимым, как гора.

– От чьего имени будешь дань просить? – возразил Доброст.

– От вашего – земли Полянской.

– Так не водится! Мы, поляне, вам сами летошний год привезли, что полагается, а в гощение только князь ходит!

– В гощение мы не пойдем. Вам, полянам, мы верим, – в подтверждение Фарлов на миг опустил веки, но как-то сразу стало ясно, что он имел в виду: без нас вы пропадете. – Но древлянам и прочим верить нельзя, в этом Свен прав. Они не привезли ни цыпленка. Если мы не соберем дань этой осенью, зимой нам придется уйти и поискать себе другого господина. И тогда, – он прямо взглянул в глаза Вячемиру и Добросту, – уже весной здесь сядет новый господин, и звать его будут Житимир из Искоростеня. Или Боголюб из Малина. Где тогда будете вы, гордые мужи?

«Под землей», – с досадой подумала Ельга. От слов Фарлова у нее разрывалось сердце, но она не могла возразить даже в мыслях. Он был прав насчет древлян и прочих. Большую часть княжеской дружины составляли варяги. Если приходилось собирать ополчение, то из каждого рода поляне давали, как от дедов повелось, несколько отроков или молодцев, вооруженных копьем-рогатиной, топором или луком, но постоянная дружина при князе состояла только из нанятых варягов (иногда уже второго-третьего поколения). Лишь несколько человек славян, по разным причинам порвавших со своим родом, успело в ней прижиться. У полян постоянная ратная службы была не в обычае, и если бы кто из них пожелал наняться в дружину, на него бы посмотрели как на отступника, пожелавшего из честного сына отецкого стать безродным варягом.

Если дружина уйдет, то кияне немедленно окажутся тем же, кем были до прихода северных вождей: данниками хазар под властью древлянских князей. И что будет с ней, Ельгой? Из гордой дочери могущественного рода она мигом превратится в полонянку, какой была мать Свена!

– Не ходят без князя в дань! – настаивал Вячемир. – С князем ряд кладется, что ему брать, и сколько, и где, и когда! Князь дань берет и лучших мужей жалует. А без князя как? Нынче мы с тобой ряд положим, завтра с ним, потом с ним! – боярин сердито потыкал рукой в пространство, мысленно видя там еще несколько таких же Фарловов. – И с каждым новый ряд! Вы меж собой передеретесь, каждый будет норовить в свою дань пойти! И кончится род наш и земля наша, прахом пойдет! Нет уж, на это мы согласия не дадим!