Невеликий комбинатор - Сергей Гуреев

* * *

Шел восьмой час рыбалки. Клева не было. Рыба принципиально отказывалась реагировать на пулю с крючком на конце. Возможно, провинциальная речная снедь вообще не знала, что такое мормышка, и обычно вместо пули с крючком ела что-нибудь менее железное? Типа червяка или, например, более слабого товарища. Но человек в армейской плащ-накидке упрямо сидел возле лунки и продолжал равномерно трясти удочкой.

Мороз вскарабкался по шкале градусника до предельной отметки. В минус пятьдесят прорубь издевательски быстро замерзала и нахально захватывала снасть в плен. Тогда человек с резким выдохом пробивал ледяную корку кулаком, зубами сгрызал с лески прозрачные бусинки льда и снова вступал в неравную схватку с подводным миром таежной реки. Рыбалка ему нравилась. Тем более что альтернативы все равно не было.

Место лова он выбирал сам. Трое суток. Пешком. Где-то вдалеке, у горизонта, голыми стволами деревьев торчала абсолютно околевшая тайга. На десятки километров вокруг был только снег. Местность просматривалась отлично. Напасть на него внезапно было практически невозможно. А блик оптического прицела он всегда замечал раньше, чем противник успевал нажать на курок. Что еще нужно человеку, чтобы спокойно чувствовать себя на рыбалке? Демаскирующая окраска его летнего камуфляжа лишь придавала ситуации пикантную остроту. Рыбак был почти счастлив. Почти…

В действенном уголке природы назревал скандал. Рыба явно плохо понимала, с кем связалась. Люди обычно в таких случаях сдают какую-нибудь шестерку, и все успокаивается. Но рыбы — не люди и своих не сдают. Они честно продолжали заниматься своими подводными делами, не обращая внимания на того, кто пришел сверху и возомнил себя вершителем судеб. А это всегда кончается плохо.

Человек медленно наливался ненавистью. Под его тяжелым взглядом трескался лед. Снег местами начал подтаивать от рвущейся наружу энергии. Конфликт неумолимо разрастался. Секундная стрелка «командирских» часов перепрыгнула последнее деление. Утвержденный КЗОТом восьмичасовой рабочий день подошел к концу. Сделанный на заказ в единственном экземпляре механизм пуленепробиваемых часов издал неприятный звук, напоминающий автоматную очередь. Рыбак дошел до критической точки. Он выдернул снасть из проруби и глухо зарычал. Пули с крючком на конце лески не оказалось. Любимая мормышка, та, что спасла ему жизнь в девяносто втором на Бермудах, была похищена! От такой наглости со стороны рыбы человек вскочил, впадая в бешенство. По безмолвию тайги врезал свирепый вопль:

— Ата-ака-а!!!

Плащ-накидка отлетела в сторону. За ней последовал камуфлированный комбинезон. Под ним больше ничего не было. Только бугры мышц, канаты сухожилий и багровые полосы шрамов. Если бы рыбы могли это видеть, они сами всплыли бы белыми пузиками кверху. Но лед предательски скрыл от них этот кошмар. Оставшись в одних узеньких плавках, рыбак ударил себя в грудь кулаком. По снежной пустыне прокатилось гулкое эхо. Мощные мускулы сжались в смертоносную пружину и распрямились. Человек рухнул в прорубь, протаранив лед бритой головой. Крепкая, почти уже непрозрачная корка хрустнула и буквально взорвалась, разлетаясь на мелкие кусочки. Поднятый фонтан брызг звонко опал стеклянным градом, замерзнув в воздухе. Вода в проруби сомкнулась и тотчас же начала затягиваться льдом.

Из леса выехали нарты, запряженные собаками. Рядом с ними бежал коренной и довольно коренастый абориген. В его узких глазах из стороны в сторону металась тревога. Как настоящий якут он боялся замерзнуть, умереть от голода и заблудиться. Тем более что на дворе стоял день и ориентироваться по звездам не было никакой возможности. Чтобы не замерзнуть, приходилось бежать, а от этого очень хотелось есть. Круг замкнулся.

Как только лес остался позади, собаки остановились. Абориген всмотрелся в белый пейзаж и полез под тулуп. После длительных поисков у него в руках оказался мобильный телефон. К нему была привязана мятая бумажка с инструкцией. Лохматые сибирские лайки с недоверием посмотрели на серебристую коробочку. Она не была похожа ни на кусок мяса, ни на кусок вяленой рыбы. Лайки начали подозрительно приглядываться к хозяину. Тот открыл заскорузлыми пальцами крышку телефона и развернул бумажку с инструкцией. Первый пункт гласил:

«Нажми самую большую кнопку».

Якут выполнил приказ и вгляделся в жидкокристаллическую гладь дисплея. Там появился зеленый глобус на синему фоне. Абориген снова сверился с записями. Второй пункт звучал непонятно:

«Телефон подскажет».

В сердце заполз холодок. Про глобус в инструкции не было ни слова, а телефон молчал и не собирался ничего подсказывать.

— Говори, — обращаясь к нему, негромко произнес абориген. Японская коробка категорически отказывалась понимать по-якутски. Лишь контуры материков на глобусе начали издевательски подмигивать. Тем временем собаки, дружно решив, что в упряжке им человека все равно не сожрать, снова двинулись в путь. Абориген побежал рядом, доверяя собачьему чутью. Через несколько минут упряжка остановилась. На гладком льду чернел зловещий провал проруби, стремительно затягивающийся ледяной коркой…

А под водой, на глубине трех метров продолжалась рыбалка. Огромный налим пытался уйти от судьбы. Совершенно обалдев от человеческой наглости, он извивался и бил хвостом. На его спине висела мускулистая белая тень. Судьба, от которой пыталась уйти рыба, была одета только в узкие плавки. Человек действовал неумолимо и беспощадно. Он сразу высосал рыбе левый глаз, затем железные руки скользнули внутрь широких жаберных щелей и вырвали жабры у изрядно изумленного налима. Ноги стиснули пленнику плавники, не давая пошевелиться.

Омут бурлил от непривычной суеты. Мелкие речные обитатели метались вокруг, как судьи на ринге, с опаской глядя в распахнутые рты человека и рыбы. Водоросли лезли поучаствовать в драке, стремясь запутать обоих. Ил клубился вокруг несколько необычной поклевки. Пузыри воздуха улетали вверх и бились о зеркало льда…

Собаки быстро обнаружили одежду, пахнущую мясом, и принялись с увлечением рвать ее на мелкие куски, пытаясь представить, что было в нее завернуто. Абориген в изумлении замер на краю обледеневшей проруби. Он стоял и не мог отвести от нее глаз. Судя по следам, человек пришел один, зачем-то разделся на пятидесятиградусном морозе и сам прыгнул в прорубь. Такого жуткого самоубийства невозможно было даже представить. В широко открытом рту быстро замерзла слюна. Веки непривычно округлившихся глаз свела судорога, но он не мог пошевелиться. Что могло заставить человека свести счеты с жизнью таким кошмарным способом? Кто этот человек, что пришел сюда пешком и раздолбил лед толщиной полтора метра? Причем неизвестно чем!

Якут снова достал из кармана бумагу с инструкцией. Про самоубийство там не было сказано ни слова. Пришлось снова нажать самую большую кнопку на телефоне. Экран потух. Абориген разгрыз ледяную слюну, сковавшую язык, постучал по динамику и сообщил в эфир, повернувшись в сторону ближайшего спутника:

— Однако, потоп твой друг! Совсем!

Ему никто не ответил. Космос к сообщению остался равнодушен.