Цивилизация запахов. XVI – начало XIX века - Робер Мюшембле
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Носить помандеры было модно не только в высших и самых богатых кругах общества. Как мы видели, такой предмет можно было сделать самостоятельно: воткнуть в лимон или апельсин гвоздику, скатать шарик из мягкой глины, смешанной с ароматическими травами. Самые простые помандеры из недрагоценных металлов носят очень многие. После смерти поэта «Плеяды» Реми Белло в 1577 году остался «маленький плоский помандер, украшенный золотой нитью и маленькой жемчужиной стоимостью тридцать турских су»[225]. Это была достаточно изящная и не очень дорогая вещица. В 1557 году после кончины одного торговца перчатками, магазин которого находился в очень удачном месте — во дворе Дворца правосудия в Париже, рядом с большим залом, было обнаружено неустановленное количество помандеров, превышающее шестьдесят два — их считали вместе с перчатками и четками, что создало некоторую путаницу: двенадцать помандеров и трое маленьких четок вместе оценили в двенадцать су. Розничная цена, вероятно, не превышала одного су за штуку. Дневной заработок рабочего в Париже в начале 1560‐х годов составлял шесть су, следовательно, большинство простых людей, имевших профессию, могли без больших проблем приобрести себе этот предмет, необходимый, по мнению врачей, для здоровья[226].
Использование помандеров или душистых саше казалось тогда необходимым, чтобы избежать чумы. Врач Луи Гюйон, писавший свои сочинения в 1615 году, полагал, что в отсутствие предосторожностей «ядовитые пары, содержащиеся в воздухе», отравляют сердце и вызывают смерть. Он с некоторым презрением относится к народным средствам: перед тем как выходить из дома, съесть немного чеснока и выпить вина; дышать по утрам испарениями выгребных ям; пить натощак мочу ребенка или свою собственную. Здесь же он упоминает сарматов (поляков), боровшихся с эпидемией, выбрасывая на улицы разлагающиеся трупы собак, лошадей, коров, овец и волков, потому что «эта ужасная вонь изгоняет зачумленный воздух». С его точки зрения, самая эффективная профилактическая мера — ношение на шее помандера или шелковых саше с благовониями на области сердца[227]. Никола де Бленьи, врач Людовика XIV, предлагает великолепную композицию для помандера, которую следует регулярно подносить к носу: стиракс, бензойная смола, корень дудника и ириса, душистый аир, мускатный орех, три типа сандала, амбра, мускус, адрагантовая камедь (она же тракагант). Все это залить розовой водой и замесить как тесто. Для саше, которые постоянно следует носить у сердца, он рекомендует истолочь в порошок следующие ингредиенты: корневище ириса, циперуса и дудника, душистый аир, белый сандал, сушеные листья мяты, майоран, орегано, древесину алоэ, цветы гвоздики, красные розы, амбру, мускус. В качестве профилактической и лечебной меры он предлагает ароматизировать комнату смесью из крупной соли, корня дудника, листьев руты, гвоздики, камфоры, в течение долгого времени настаивавшейся в полутора пинтах хорошего уксуса; можно также использовать эту смесь для протирания носа, рук, висков и т. д. Против плохого воздуха и в случае угрозы заражения он также рекомендует «безоардический бальзам», состоящий из дистиллированного масла руты, лимонной и апельсиновой цедры, амбры и мускатного ореха. Перед выходом из дома немного этого снадобья надо положить в нос.
Для лечения тех, кто заразился ужасной болезнью, добрый доктор дает еще более удивительные рецепты. В жаркий июльский день, пишет он, возьмите больших жаб, подвесьте их вниз головами около слабого огня, затем положите их сушиться в печь вместе с тем, что из них натечет. Сотрите их в порошок и сделайте из этого порошка маленькие плоские медальки и обильно полейте их териаком[228], после чего носите в саше на сердце. Того же результата можно добиться, если поместить большую жабу в горшок и поставить на огонь, растворить полученный порошок в белом вине и пить этот отвар по утрам в постели, что будет вызывать обильное потоотделение. Третий рецепт — подвесить жаб за одну лапу, после их смерти засолить и прокалить, после чего принимать внутрь получившийся порошок[229]. Врач-авантюрист, сделавший молниеносную карьеру, Никола де Бленьи высказывает достаточно мрачные идеи по поводу лечения чумы. Он предлагает изгонять зло злом. Согласно представлениям той эпохи, жабы относятся к миру Сатаны. Считается, что женщины, обвиняемые в колдовстве, разводят их у себя в домах, чтобы делать из них яды и зелья. Сама мысль о том, что эти микстуры из области черной магии предлагались придворным и даже самому «королю-солнцу», чтобы предохранить их от черной смерти, приводит в ужас. Лучше уж думать о том, что Лафонтен воспользовался этими рецептами, сочиняя басню «Лев, врач и жабы».
Французы, как и все европейцы начиная с эпохи Возрождения, были охвачены настоящим ольфактивным безумием. Опьяняющий запах духов доминировал в общественной жизни на протяжении двух с лишним столетий. Мускус, амбра, цивет безраздельно царят как в мире могущественных и богатых, в частности при дворе, так и среди обычных горожан, вступая в противоречие с господствующей в те времена суровой моралью, отождествлявшей искусственные запахи с ловушками Дьявола, неминуемо ведущими в ад. Даже сам Людовик XIV относился к ним двойственно: обожал в молодости и не выносил в более поздние времена. Тем не менее привычка к духам столь укоренилась, что отвращение к ним короля ничего не меняло. Мадам де Ментенон[230], если верить насмешкам ее недруга принцессы Пфальцской, продолжала носить перчатки, благоухавшие жасмином, уверяя, что запах исходит от кого-то другого[231].
Постоянно возникающая то здесь, то там чума очень сильно повлияла на культурный расклад. Отныне разрешено и, по мнению врачей, необходимо для выживания защищать себя от заражения душистым пузырем, непроницаемым для смертоносного дыхания Дьявола. Как же не полюбить духи при таких обстоятельствах? Пример подается свыше, объясняет в 1693 году Симон Барб, автор «Французского парфюмера». В Ветхом Завете говорится: «Господу по нраву запахи»[232]. Что же до «короля-солнца», то он любил «смотреть, как господин Марсьяль создавал в своем кабинете запахи, которые король носил на себе»[233].