Братишки - Александр Афанасьев

– Плюс.

Умно сделали. Типа рекламный билборд порвался.

– Плюс, вижу.

– Тротуар. Рядом. Машины. Смотри машины. Белый «Вольво».

– Не вижу, минус.

– Его пока нет. Водитель белой «Вольво» – цель. Он может выйти на тротуар… пойти в лес… там тропинка. За пять минут я сообщу.

Замерз. Из-за ветра и холодного пота прямо пробирает холодом. Это нехорошо…

– Надо пристрелять. Я собираюсь сделать несколько выстрелов.

– Пристреливай по трубе, плюс?

– Минус. Дальность и угол другой. Это не пристрелка.

Координатор задумался – интересно, насколько он профессионален и вообще – кто он? Я его не видел ни разу. Судя по обмену, профессионал, но специфичный. Для армейского снайпера просьба пристреляться – норма, без пристрелки не работают. А вот для ментовского – это совсем другое, никто не позволит просто так, ради пристрелки стрелять в городском районе. И для СБУ, наверное, тоже.

– У меня глушитель, не заметят.

– Плюс, – неохотно сказал координатор, – работай.

Сорвать – проще простого. Одного-двух выстрелов по бетону или по металлу, думаю, хватит, чтобы поднялась паника, чтобы, по крайней мере, сообразили, что что-то не то. Но мне это не надо. Мне надо Наташку вытащить. И чтобы поверили мне. А полкан… свою пулю он давно заслужил, если так, по справедливости…

Выбрал самое безопасное – землю под деревом. Там, кажется, еще и овражек какой-то… родник там, что ли. Выстрелил… передернул, снова выстрелил. Ага, есть. Правее и… ниже.

Нормально…

– Готов.

– Плюс, жди команды.

Жду. Интересно, что там у них происходит. Вряд ли они с самого начала договаривались, что один будет мочить другого. Эксцесс это. Эксцесс. Если Наташка за счет этого выскочит – уже огромный плюс. А потом – и мне можно. Не рассчитали они кой-чего…

– Внимание, пять минут. Готовься…

Холодно…

– Четыре минуты…

…Не вступай на стезю нечестивых и не ходи по пути злых; оставь его, не ходи по нему, уклонись от него и пройди мимо; потому что они не заснут, если не сделают зла; пропадает сон у них, если они не доведут кого до падения; ибо они едят хлеб беззакония и пьют вино хищения. Стезя праведных – как светило лучезарное, которое более и более светлеет до полного дня. Путь же беззаконных – как тьма; они не знают, обо что споткнутся…

– Три минуты…

Интересно… тот же полкан – он кто? И как он думал, что все это кончится. Что он уедет на Кипр и будет там жопу греть?

– Две минуты.

А не получается. Я потому и отошел, что понял – нет из этого выхода. Нет. Найдут даже там. И надо не только выходить самому, но и менять то, что вокруг тебя. Иначе не вырваться…

– Одна минута…

А вот… вот, кажется, и белый «Вольво». Восемьсот пятьдесят, наверное. Купленный на честную полковничью зарплату – а как же иначе?

Интересно… а у сослуживцев вопросов не возникает?

– Обходит машину. Идет. Работай…

…

– Работай!

Винтовка, казалось, выстрелила сама – и пуля отправилась в полет. Изображение в прицеле на секунду смазалось.

– Плюс… – сказал я.

Тишина в эфире. Я обернулся, но это был только ветер. Ну и… Сатана, наверное. Радость ему сегодня.

– Плюс, он упал, – прорезался эфир, – уходи оттуда…

– Нормально… нормально сделали…

Я исподлобья смотрел на прикинутого.

– Что волком смотрите? Я свои обещания держу. – Он достал из ящика стола телефон на проводе. – Номер диктуйте…

Я продиктовал номер. Низенький набрал, послушал, передал мне:

– Наташа…

– Витя?! Витя, где ты?

– Наташа… где Елена Викторовна?

– Что?! Она… сейчас…

– Наташа, не надо…

– Что? Откуда ты звонишь? Где ты?

– Наташа… меня послушай. Позвони сестре, пусть она приедет и заберет тебя. Поняла?

– Витя…

– Ты все поняла?

– Поняла, где ты? Ты приедешь?

– Нет. Просто забудь про меня, и всё. Забудь. Я тебя обманывал, всегда.

Я положил трубку.

– Жестко, – сказал низенький, – я бы не смог. Жестко.

– Один вопрос…

…

– Вы понимаете, что кто-нибудь может и вас так же заказать?

Низенький усмехнулся:

– Как подполковника? Он зарвался совсем. За дело получил. К тому же он мент, а нас… кто нас тронет?

– Понял. Тогда еще один вопрос. У вас денег много ведь?

Судя по довольной улыбке – попал.

– Не жалуюсь.

– А где вы их будете тратить? И как? Не думали?

Как и все крупные постсоветские столицы, после девяносто первого года Киев стал обрастать элитной недвижимостью. Киевской Рублевкой – хотя украинцы опять обиделись бы за сравнение с Россией – стал элитный поселок в Конча-Заспе, недалеко от Киева. Причем если на Рублевке Ельцин не жил – там жила новая российская знать, Ельцин и высшие государственные чиновники жили отдельно, – то в Конча-Заспе жили все. И президент, и депутаты, и прокуроры, и бизнесмены – все. Деньги и власть… перемешивались в крепком, сшибающем с ног коктейле, посиделки за рюмкой чая превращались в миллиарды и миллиарды долларов, отжатых, ушедших, отмытых, раздербаненных, выведенных из бюджета через заранее продуманные дыры в законах. В отличие от России, где власть, сила и деньги все же были разделены, в Украине смешалось все. Просто… страна была очень маленькой, несмотря на то что была больше любой европейской страны.

Но президент в Конча-Заспе появлялся редко. Особенно сейчас, когда его травили, как оленя по кровавому следу. Когда он считал своими врагами весь политический класс страны – и они отвечали ему тем же…

У президента Украины в Киеве было две квартиры. Одна из них – та, где жила его семья. Квартира была относительно большой, но, глядя на нее со стороны, нельзя было бы сказать, что там живет президентская семья. Другая квартира досталась Кузьмуку по наследству, когда он был еще генеральным директором крупного предприятия. Предприятия такого уровня, как «Южмаш», уже имели собственные самолеты, московские номера по всей территории СССР – это был особенный советский шик, московский номер в Днепропетровске и собственные квартиры в столице союзной республики, а то и в Москве. Постоянно приходилось решать вопросы, то директор выезжал, то кто-то из замов – и квартира была намного удобнее, чем снимать номер. Вот этой квартирой в Киеве, которая принадлежала «Южмашу», и пользовался президент Украины для самых своих конспиративных встреч. Эта квартира не стояла на балансе Державного управления справами, и о ней знал очень ограниченный круг лиц.