Фантом ручной сборки - Галина Куликова

Инга, словно трепетная лань, промчалась по квартире внадежде где-нибудь запереться, но комнатные двери оказались без замков, и ейничего не оставалось, как выскочить на лоджию. Защелкнув задвижку, оназаметалась туда-сюда, изо рта у нее пошел пар, потому что на улице было минуссколько-то градусов и люди ходили в куртках и пальто на теплой подкладке.

Григорьев и Вероника бились в стекло, точно две огромныеплотоядные бабочки, — физиономии у них были искажены ненавистью. Ингепоказалось даже, что с оскаленных зубов ее без пяти минут мужа капает слюна.Испугавшись, что им удастся смести преграду, она решила перелезть к соседям, нои справа, и слева лоджии были отделены друг от друга металлическимиперегородками, похожими на забор в парке.

Вероника со стороны комнаты приплюснула к стеклу нос и губы,сделавшись такой страшной, что, глянув в ее сторону, Инга едва не лишиласьсознания. Можно было схватиться за перегородку и, пронеся зад над бездной,улизнуть-таки, но ведь придется стучаться к посторонним людям! Пустят ли они еетакую — обнаженную и прекрасную? На перилах лоджии висела половая тряпка, Ингасхватила ее и завязала на поясе наподобие пляжной юбки. Однако тряпка оказаласьмаленькой и прикрыла только перед, а вся попа осталась голой и торчала наружу.В таком виде Инга напоминала официантку стриптиз-бара, и это еще больше вывелоиз себя беснующегося по ту сторону стекла Григорьева..

Подоспевший Верлецкий увидел, что Инга взгромоздилась наперегородку и поползла вверх, как обезьяна, цепляясь за нее руками и ногами. Апотом попыталась перемахнуть к соседям, но у нее ничего, не вышло, и, разинув вужасе рот, она зависла в воздухе — левая нога на одной лоджии, правая — надругой, голая попа — в космосе. Это выглядело так потешно, что Верлецкийсогнулся пополам и захохотал. На глаза его навернулись слезы, остановиться былоневозможно. Он ходил по комнате, сгибаясь и разгибаясь и буквально надрываясьот смеха.

Между тем хозяйке соседней квартиры позвонила подруга ижалостливо спросила:

— Что, Маня, ты к маме не поехала?

— Ну да… С дороги вернулась, шеф позвонил, просилзавтра прийти пораньше, а как я из Мытищ рано доберусь?

— Ага. А твой, значит, дома оставался…

— А что? — с подозрением спросила Маня.

— А то, что с нашей лоджии прямо сейчас пытаетсявылезти голая баба. Я тебе, Мань, так сочувствую… Пойди, пугни ее! Свалится — вдругой раз неповадно будет.

Маня положила трубку, подошла к окну и выглянула. И увиделаИнгу с разинутым от ужаса ртом, которая раскачивалась туда-сюда, точнобанановая гроздь на пальме. Топая пудовыми ногами, Маня вошла в гостиную. Ееблаговерный сидел на диване в трусах и майке, жрал курицу и чавкал, уставившисьв телевизор. По экрану бегали крошечные футболисты в цветных футболках и мерноухали болельщики. Благоверный следил за мячом возбужденными глазкам» и время отвремени притопывал ступней.

— Ваня! — сказала жена звенящим голосом, подошла ивыключила телевизор.

У мужа от неожиданности изо рта выпало куриное крылышко.

— Ты чего, Мань? — удивился он. — Чегослучилось-то?

— Случилось? — прошипела жена. — О твоейлюбовнице знает весь район, потому что она висит на лоджии.

— Моей лю…

— Не притворяйся! — завизжала Маня. Схватилагазету и начала бить его по голове:

— Гад! Гад!

Кобель проклятый!

— Ты что?! — закричал Ваня, защищая головулоктями. — Ты пойди на лоджию и посмотри! Дурища!

И, пригибаясь, поскакал в кухню, откуда можно было на этусамую лоджию попасть. Распахнул дверь и, увидев голозадую Ингу, висящую высоков воздухе, остановился как вкопанный.

— Сейчас упаду-у! — тонким испуганным голоскомзавывала Инга. — Умира-а-аю! Руки не держат! А-а-а! Помоги-ите!

— Ваня, Ваня! — запричитала жена. — Ой, онасейчас свалится! Давай, давай, спасай ее! Ой, Вань, если она упадет, нам потомсоседи прохода не дадут. Ой, Вань, сделай что-нибудь!

В этот момент зазвонили и забарабанили в дверь.

Маня побежала открывать и возвратилась с пунцовым Верлецким,который странно вздрагивал и подергивался.

— Ой, Валерий Николаевич!. — бросилась к немуМаня. — Там на балконе наша любовница застряла! Помогите, пожалуйста!

— Прошу простить, — сказал Верлецкий задушеннымголосом. — Но это моя любовница.

— Правда? — ахнула она. — Господи, как ярада! Вы соседям потом обязательно скажите, что это не наша, а ваша любовница.Особенно Спиридоновой из пятьдесят восьмой квартиры. А то она про Ивана сплетнюпустит, а у него авторитет в таксопарке!

— Хорошо; хорошо, — пообещал Верлецкий. —Обязательно схожу к Спиридоновой, расскажу все о своей личной жизни, и вашавторитет не пострадает. А сейчас пропустите меня!

Он выскочил на лоджию и с большим трудом отцепил Ингу отперегородки. Сама она посинела и покрылась гусиной кожей, а попа у нее сталаабсолютно белой. Оказавшись на твердом полу, искательница приключений некотороевремя стояла неподвижно, а потом закатила глаза и повалилась Верлецкому наруки.

— Одолжите мне что-нибудь теплое! — крикнул он.

Возбужденная Маня принесла ватное одеяло, и Ингу завернули внего, отчего она стала похожа на жирную гусеницу. Иван продолжал стоя пожиратькурицу, с любопытством наблюдая за происходящим.

— Надо ей врача вызвать, — подсказал он.

— Я уже здесь, — ответил Верлецкий. — Зажизнь пациентки можно не опасаться.

Злобный Григорьев встретил его на пороге, а Вероника бегалапо квартире и собирала вещи. У нее была такая красная физиономия, словно кто-тооттаскал ее за нос. Верлецкий отнес Ингу-кокон в спальню и сгрузил на кровать.

Григорьев ворвался следом и приблизился к нему тяжелойпоступью.

— Только без рук! — предупредил Верлецкий. —Дама в обмороке.

— Чего ты мне звонил? — надвинулся на негоГригорьев. — Зачем мне мозги канифолил? Она пропала! Ее убили! А сам…

— Позже, — рассеянно ответил Верлецкий. — Утвоей невесты шок, я должен привести ее в чувство.

— Тьфу, — бросил Григорьев. — Какая она мнетеперь невеста? После всего? Когда она придет в себя, скажи ей, что между намивсе кончено. — Его голос был напоен ненавистью.

— Сам скажешь, — отрезал Верлецкий и вышел вбольшую комнату, где Вероника запихивала вещи в сумку.

— Лгун! — воскликнула она. — Я отдала тебелучшие годы!

— Мы знакомы четыре месяца, — заметил онсправедливости ради.

— Когда я увидела ее голую…

— Ты подумала самое худшее.

— Нет, самое лучшее! — огрызнулась она и прошламимо на своих: потрясающих длинных ногах, и юбка покачивалась на ее бедрахобвиняюще. — Я ухожу из твоей жизни!