Забытое слово - Оксана Николаевна Виноградова

Папа взял меня за плечи, а мать попыталась взять из моих рук библию.

– Не трогайте. Не трогайте меня. Вы не настоящие. Это все понарошку… – забормотала я.

– Ольга, может, ей лекарство какое дать? – недоуменно спросил отец маму.

– Надя, успокойся. Это у тебя предсвадебное волнение, все пройдет… – вкрадчиво заговорила мама.

– Нет у меня волнения, – оборвала я ее. – Мне плохо. Мне очень плохо. Меня к врачу надо, иначе я на свадьбе что-нибудь выкину. Мне все время орать хочется.

– Ты действительно хочешь к врачу?

– Очень. Только так, чтоб меня никуда не положили. В больницу я не лягу.

Мама задумалась и вдруг обрадовалась:

– Ладно. Мы сходим к Славиной жене. Она ведь психиатр. И никто ничего не узнает.

На следующий день мы побывали в дурдоме, и мне выписали таблетки нескольких видов. Лечение должно было закончиться за неделю до свадьбы. Это время настало быстро. Таблетки не помогли. Я была в отчаянии. Родители не знали, чем помочь.

Где-то за три дня до свадьбы я сидела скрючившись на кухне с библией в руках. «Я должна что-то изменить, – думала я. – Но что? Жизнь, конечно. Я должна жить так, чтобы Бог мне помогал. А когда он мне помогает? Когда я живу так, как хочет он. Я буду жить как следует. Я буду доброй к людям, не стану спать с кем попало. Перестану пить водку в таких количествах. Я не буду ругаться с родителями, буду к ним внимательна. Я раньше плохо к ним относилась, – впредь такого не будет…»

Как-то раз меня занесло случайно в церковь на исповедь, и я сказала священнику, что конфликтую с родителями. Он сказал: «Их надо почитать». Я ответила: «Я не могу их уважать и любить после того, что они сделали». А он повторил: «Надо ПОЧИТАТЬ». Теперь я поняла разницу.

«Сейчас я их почитаю. Я живу с ними в мире, как и со всеми. Мною все довольны. Я не делаю никому зла. Я даже не желаю смерти Борису. Тогда в чем я поступаю не так для новой жизни?.. Что еще я должна сделать? Что?»

И тут я увидела искомое препятствие, которое я давно и никак не могла преодолеть.

Я НЕ МОГЛА ПРОСТИТЬ!

От этого открытия я оцепенела. В моей голове пролетали все обиды, все несчастья, со мной приключившиеся. И люди. Люди, от которых я терпела боль физическую или, что еще хуже, моральную.

«Простить. Надо их всех простить. Но как? Как оправдать то, что они сделали? Родители… Мама. Как простить ее? Как?»

И тут я представила, что когда-то мама была маленькой девочкой. Как ей тогда жилось? Как жилось ее маме? Я вспомнила бабушкины рассказы о том, как она была молодой и прошла ужасы эвакуации в войну; о том, как влюбилась в моего деда, который был суров, пил, гулял с женщинами… А бабушка на себе троих детей тянула, полагая, что главное счастье в жизни человека – образование, которого сама была лишена. Она насильно заставляла мать учиться, а та хотела бросить техникум, потому что стыдно было ходить на учебу в нищенской одежде. Но бабушка настояла на своем. Она давила на детей, и, наверное, маме жилось несладко: поэтому после учебы она уехала далеко от дома, где быстро вышла замуж за моего отца. Может, и любовь между ними мне только казалась? Бедная, несчастная мама… Откуда она знала, как воспитывать детей? Хорошо, что она меня не била: ей от бабушки доставалось…

Мне до боли стало жалко мать.

А папа? Он рос также в многодетной семье; его отец воевал, вернулся инвалидом и умер, когда папе было четыре года. Мать вновь вышла замуж, отдав маленького папу на воспитание его старшей сестре. А младшего папиного брата убили, когда тот был еще подростком. Папа жил в глухомани, в тяжелом физическом труде. Потом он встретил мать и покинул все, что связывало его с прежней жизнью. Они создали семью в надежде обрести счастье и любовь, которые им недодали. Надежда… Я – Надежда, которая не оправдала их ожиданий. Я…

Я сжала голову руками и затряслась в рыдании, закусив рукав.

Я простила родителей. И ужаснулась обиде, нанесенной им мною. Я пыталась им отомстить за их несправедливое ко мне отношение, даже не задумываясь о том, что их души давно отравлены несправедливостью. Я ковала звенья бесконечной цепи, как это делали многие до меня.

ЗЛО ПОРОЖДАЕТ ЗЛО.

Надо порвать цепь. Как?

НАДО ПРОСТИТЬ И ПОПРОСИТЬ ПРОЩЕНИЯ.

Так просто.

Не в силах сдерживать рвущиеся рыдания, я стала плакать во весь голос. Мама прибежала на кухню:

– Надя! Опять ты Дашу будишь! Да что с тобой! Тебя опять в больницу вести надо! Ты совсем не в себе!

Я молча опустилась перед ней на колени и, склонив голову, четко сказала:

– Мама, ПРОСТИ МЕНЯ!

Одной рукой мама схватилась за шею, а второй оперлась о дверной косяк.

– Ты что, Надь? Что с тобой? Коля-а-а!

Прибежал папа.

Я, не вставая с колен, продолжила:

– Папа, ПРОСТИ МЕНЯ! Я была плохой дочерью. Простите меня, пожалуйста, если можете…

Они оба заплакали, попытались поднять меня с колен, но у них не получалось; в конце концов мама села на пол рядом со мною и стала уговаривать простить их тоже. Мы все переобнимались и разошлись по комнатам, и в ту ночь долго не могли уснуть, а когда уснули, это был самый крепкий сон за последние годы.

Свадьба была что надо. Все как полагается: белое платье, машины, заказанное кафе с народом в сорок человек, поздравления и все прочее… В ЗАГС меня вез Ленька на своей новой машине – отнятой, вероятно, у какого-нибудь «лоха». Мы с Варей сидели на заднем сидении. Варя плакала и говорила, что завидует мне белой завистью. Я тоже боялась разреветься, но не от избытка чувств, а от «страха внезапного приступа страха», но, к счастью, после того вечера я обрела точку опоры и жуткие иллюзии отступили.

Однако без припадка не обошлось. Когда в ЗАГСе при скоплении народа шепелявая женщина повела торжественную речь, мой взгляд упал на портьеру за ее спиной. Там красовался герб СССР.

«Вот уж точно живут в другом измерении. Государства советского нет, а они все так же под серпом и молотом кольца надевают… Сейчас еще пошлют коммунизм строить».

– И будьте строителями достойного будущего! – пронеслось шепелявое напутствие.

Я огляделась. Все стояли с такими лицами, будто кто-то умер. Две мамы – моя