Мой сияющий тиран - Катерина Снежная

Она не поверила мне, усмехнулась.

– Косишь под Лею?

– Немного.

Ей не понравился ответ, и она поморщилась, подобралась в ожидании худшего. Я устало положила голову ей на плечо, тепло прижалась.

– Ну-ка, рассказывай, что ты задумала?

– Он ведь сорвется рано или поздно.

Теперь молчала она, думала, размышляла.

– Ну и что?

– Может быть купить хотя бы одной из нас свободу или обеим. Рвануть в Тибет, попытаться выжить. Что скажешь?

План казался слишком хлипким, нереальным.

– Почему ты так думаешь? – спросила мама, пытаясь понять причины моего предложения.

– Потому что он покрыл Лею. Она умерла полчаса назад.

– Боже, как страшно.

Ее руки обняли меня, прижимая к себе покрепче.

– Доченька, неужели ты готова умереть? Не говори мне, что да.

– А какой выбор мама? Думаешь, он выберет смерть?

Я оторвалась от нее, заглядывая в родные глаза, в вытянувшееся от печали и отчаяния лицо. Во взгляд, в котором горел, роился огонь решимости найти выход. Если бы можно было убивать арктиков, она давно пошла на это. Не мучаясь размышлениями, не страдая от выбора или страхов.

– Злата, как я-то буду жить с этим? А? Скажи, Злата, как?!

На глаза навернулись слезы. Я вздернула нос и посмотрела на нее впервые в жизни не как дочь на мать, а как женщина на женщину. И она почувствовала, заметила разницу, перемену во взгляде, убрала из взгляда заботу. И осталась в ее карих глазах лишь бледная женская тень. Взгляд вечно уставшей, измученной бегами женщины, чье хлопотное материнство затянулось.

– Я хочу, чтобы ты уехала в Австралию. Родила еще одного ребенка. Понимаешь, хотя бы еще одного. Ты знаешь, с ЭКО можно все. Если получится, выходи замуж. И будь счастлива, мама, за нас обеих. Иначе все зря.

– А ты? Как же это?

– Если получится, я уеду в Тибет. Потом к тебе. Если нет, – я отвела глаза. – Значит, я останусь здесь.

Она заплакала от этих слов, отвернулась. Мы обе горестно обнялись, поддерживая друг дружку, как два сломанных, выдернутых с корнем дерева. Упади одна, упадет и вторая. Так мы и стояли. Мы не могли пустить корни, не могли врыться в землю, закрепиться, дать жизнь новой поросли.

Только после этого разговора я собралась с духом. На следующее утро пришла в кабинет Велигора. Последние недели он практически не выходил из него. Не появлялся в других частях дворца, не покидал апартаментов. Может быть, его мучала смерть Леи, может цветок Силы, в любом случае, я застала Велигора в плохом расположении духа.

– Зачем ты пришла, Злата? – спросил он, разглядывая меня сквозь бокал, словно я кубик льда за стеклянным краем.

– Поговорить.

– Проходи. Налить тебе?

Я прошла, села в кресло напротив, взяла предложенный бокал.

– И что же ты хочешь обсудить?

– Условия сделки по моей свободе.

Он удивленно приподнял брови, затем расправил лицо, скрывая эмоции за маской невозмутимости.

– Что-то поменялось?

– Ты покрыл Лею.

– Сомневаюсь, что это ревность.

– Было бы хорошо, если бы мы договорились.

– Я не дам тебе свободы, как бы тебе ни хотелось.

– Тогда купи.

Некоторое время он разглядывал меня как-то странно. Не совсем понимая, как это он может купить свободу.

– Что ты хочешь сказать?

Я сглотнула, собираясь с духом.

– Ты покупаешь и оформляешь документы на маму и меня в Австралию с открытой датой на полгода, а я забираю у тебя цветок Силы. Ты, кажется, в этом заинтересован?

– Что ты надеешься выгадать?

– Жизнь.

– Как?

– В Лхасе есть мастер, способный ставить решетки.

Он задумался или сделал вид, что думает. В любом случае, он сделал крупный глоток, держа обжигающую жидкость на языке. Затем он проглотил ее, глядя куда-то в сторону, вдаль. Я терпеливо молча ждала ответа.

– Нет.

Я уставилась на него, не веря. Я была уверена, что он согласится на выдвинутые условия.

– Почему?

– Я не могу тебя отпустить. Тем более, если все пройдет хорошо.

– Как у тебя с Леей?

– Ты знаешь, она не моя пара. Это ее выбор.

– Ты мне тоже не оставляешь выбора.

– Убьешь себя? Злата. В тебе течет моя кровь, сделать это будет крайне сложно. Если ты не заметила, твое сердце стало здоровее.

Он прав. Его Ци в крови укрепила мой орган, и, не считая ежедневных двух таблеток, оно работало нормально. Мы оба не стали обсуждать вариант, выживу ли я. Может быть, как Лея умру в тот же день. Или стану такой же зависимой как в первый раз. Но все-таки я надеялась, что не стану. Наш последний раз говорил о том, что не стану.

– Я такая мастерица, ты даже не представляешь.

Велигор усмехнулся. Мы замолчали. За последний год со мною столько всего произошло. Кажется впервые в жизни я приняла собственное решение. Решение, которое может оказаться первым и последним. После которого станет ясно, могу ли я вообще самостоятельно принимать их. Или не стоит.

– А тебе ведь тоже меня не жаль, – поддела его я.

– Ты ошибаешься.

Я вперилась в него взглядом, пытаясь понять, что он мне только что сказал. Что?

– Тогда отпусти. Отпусти, если у тебя ко мне есть хоть какие-то человеческие чувства. Хоть капля чувств. Ведь рано или поздно ты не выдержишь. Ты знаешь, я права.

– Злата, цветок забирают, потому что испытывают чувства. Я физически не смогу тебе его отдать. Оттого нет смысла тебя покрывать.

– Сможешь.

Я произнесла это. Призналась просто, буднично, будто не было для него новостью. Но Велигор вдруг улыбнулся. Лицо его приобрело выражение беззлобия, растерянности смешанной с расслабленностью. Он вздохнул с облегчением.

– Не думал, что признаешься.

– Повторения не хотелось. Безумие – это страшно.

Он вздохнул снова, в этот раз еще более расслабленно, довольный, кивнул, соглашаясь. Да, у нас были отношения, странные, непонятные, не любовные, не простые, но отношения.

– Что ты чувствуешь ко мне?

– То, что не хочу. И когда-нибудь в один прекрасный день перестану. Думаю, однажды справлюсь. Отпусти.

– Я подумаю над твоим предложением. Отвечу завтра.

Он

Злость вспенилась в нем, неслышно бурля в груди, отзываясь раздражением в сердце. Злата пришла поговорить, села напротив него. Но когда прозвучало «о нас», гнев развеялся. Чувства разом смолкли. Прошла на нее обида за все те дни, что она игнорировала его. Вместо этого внутри зазвучала надежда. В нем жила мечта, и она рассеивала самые грозные бури при одном намеке на желанный исход.