Король-Провидец - Крис Банч

Все мои нумантийцы уже получили Заклятье Понимания, хотя при разговоре акцент сразу же выдавал их. Сам Тенедос говорил не хуже туземцев: он либо усердно изучал язык, либо (что более вероятно) довел свое Заклятье Понимания до совершенства. Для общения с местными жителями мы также могли пользоваться услугами сержанта Йонга и его солдат.

Наше оружие было нумантийским, но это не имело значения — если дело дойдет до драки, мы все равно выдадим себя.

Изучив единственную карту той местности, куда мы направлялись, я втайне порадовался, что Тенедос решил сопровождать нас. Кроме едва заметной тропы, уходившей в холмы, и грубо нанесенных значками отдельных деревень, она ничего не сообщала.

Тенедос спросил, как я собираюсь вывести отряд из дома, который находится под неусыпным наблюдением. Узнав о моем намерении выводить людей по одному через задние ворота, он скривил губы и сухо заметил, что может предложить «кое-что получше». Так оно и вышло.

Я приказал всем оставаться на территории посольства; мои нумантийцы внимательно следили за кейтскими солдатами и наемными слугами. Капитан Меллет получил приказ держать особняк запертым до нашего возвращения (предлогом служило недомогание полномочного посла, потрясенного недавними событиями во дворце) — или до тех пор, пока не станет ясно, что в этом более нет необходимости.

За три часа до рассвета пошел моросящий дождь. На улице был лишь один наблюдатель, съежившийся в дверном проеме ярдах в двадцати от ворот. Он держался в тени, укрываясь не только от наших глаз, но и от пронзительно холодного ветра. Он как раз дышал на сложенные ладони, пытаясь согреть их, когда стрела Курти вонзилась ему в горло. Труп шпиона беззвучно сполз на мостовую, и двое солдат затащили его на территорию посольства, решив избавиться от тела позднее.

К сожалению, я не мог видеть или слышать наиболее впечатляющих результатов наших действий. На тот случай, если джаки ахима Ферганы вели чародейское наблюдение за нами, Тенедос устроил для них настоящее представление. Волшебник «увидел» бы дюжину людей, стоящих вокруг чадящих масляных костров, — кейтцев, которые настолько ненавидят всех нумантийцев, что следят за нами днем и ночью. Я ничего не заметил, хотя в какой-то момент мне почудилось тусклое мерцание пламени и послышался неясный крик «М'рт те Ф'ренг!» Чародей-наблюдатель мог убедиться в том, что никто не в состоянии покинуть территорию посольства, не привлекая к себе внимания.

Когда заклятье было закончено, двадцать два всадника поскакали к городским воротам.

Даже в этот ранний час на улицах попадались люди, но то были пьяные, безумцы, нищие или рассыльные, торопившиеся по неотложным делам. Они не выказывали к нам интереса, однако на всякий случай мы под балахонами держали оружие наготове.

С выездом из Сайаны проблем не возникло: стражники ахима Ферганы гораздо больше боялись тех, кто собирался проникнуть в город, чем тех, кто покидал его. Офицер даже не вышел из своей будки, когда увидел группу мрачных хиллменов, подъехавшую к воротам. Махнув рукой, он указал двоим солдатам на массивные запорные рычаги.

Мы выехали в ночь и быстрой рысью поскакали в кейтские пустоши.

Несмотря на хмурое небо и накрапывавший дождь, было достаточно светло, чтобы различать дорогу. Я не беспокоился о возможной засаде — даже грабителям время от времени нужно спать. Кроме того, не многие из бандитов рискнули бы напасть на вооруженного противника численностью более двух десятков. Грязная, узкая дорога больше напоминала тропу: в самом широком ее месте могли проехать в лучшем случае три всадника в ряд.

Через каждый час мы устраивали пятиминутный привал. Я внимательно проверял лошадей, на которых ехали пехотинцы и хиллмены, но не обнаружил признаков дурного обращения с животными. На рассвете мы остановились на достаточно долгое время, чтобы заварить ароматный чай, излюбленный напиток кейтцев, и погрызть полоски вяленой говядины.

В тот день мы четыре раза проезжали мимо крошечных деревушек, каждая из которых была не более чем горсточкой глинобитных хижин, расположенных вокруг центральной площади. Их обитатели, грязные и убогие, с ненавистью смотрели на нас — богачей, имеющих собственных лошадей. Но, взглянув на наши суровые лица и оружие, они начинали вести себя так, словно нас вообще не существовало.

Пять раз мы встречались с путешественниками. Сначала это был караван какого-то богатого купца, чьи охранники ударились в панику, уверенные, что мы нападем на них. Они принялись соскакивать с лошадей, лихорадочно вытаскивая ятаганы и гремя доспехами. Мы проехали мимо, не обращая на них внимания. Еще три раза нам попадались группы людей с суровыми лицами, с копьями наизготовку. Они настороженно останавливались, опытным взглядом оценивали наше вооружение и приходили к выводу, что игра не стоит свеч.

С последней группой мы поравнялись незадолго до заката.

Мы услышали их раньше, чем увидели — крики плачущего младенца и стоны отчаяния. Их было около сорока: двое или трое молодых мужчин, остальные — женщины, дети и старики. Все они были одеты в лохмотья и тащили с собой узлы и самодельные баулы.

Когда они увидели нас, то закричали еще громче. Затем послышались бессвязные мольбы о пощаде. Люди начали разбегаться в разные стороны, некоторые падали ниц, протягивая к нам руки.

Это была другая сторона золотого знамени войны: несчастные граждане, подхваченные ее вихрем, легкая добыча для всех. Я жалел их и хотел бы помочь, но знал, что это невозможно.

— Мы не причиним вам зла! — крикнул я.

Испуг сменился выражением благодарности и обещанием щедрой награды от богов. Однако когда мы медленно проезжали мимо, на их лицах отражалось недоверие — они ждали, когда мы покажем свой истинный облик и начнем резню.

В этой толпе особенно выделялись двое: пожилой осанистый мужчина, должно быть, сельский староста, и юная девушка, не более четырнадцати лет на вид. Несмотря на грязную одежду, ее лицо было поразительно красивым.

— Благодарим вас, добрые господа, — сказал старик.

Я пошарил в кармане и бросил ему несколько медяков. Он с благодарностью поклонился, и мы поскакали дальше.

Мили через полторы я обнаружил безопасное укрытие для ночлега: маленькую заброшенную деревню в сотне ярдов от дороги. Домишки лепились к склону каменистого холма, представлявшего собой превосходный естественный редут. Дождь понемногу перерастал в настоящий ливень, и эти бедные жилища, пусть даже ветхие и ненадежные, давали людям возможность выспаться в сухости. Это был наш последний привал перед марш-броском к пещере, и место казалось идеальным.

Мы устроили конюшню в самой большой хижине, сняв солому с остатков крыши, чтобы накормить лошадей. Я удостоверился в том, что о Лукане и Кролике позаботились надлежащим образом, а затем разбил отряд на четыре группы, по числу оставшихся хижин, и мы стали устраиваться со всеми возможными удобствами. Деревенские домишки оказались довольно просторными, скорее напоминавшими амбары, и сохранились неплохо. В каждом имелась яма для очага, выкопанная в центре и обложенная камнями. Мы убедились в том, что бывшие обитатели использовали хижины одновременно для жилья и содержания скота: в дальнем конце каждого строения располагались стойла и скирды сметанного сена. Окна и двери мы занавесили лошадиными попонами. Я приказал развести небольшие костры и обошел вокруг холма в сгущающихся сумерках, убедившись, что ни один луч света не выдает нашего присутствия.