Девушка из кошмаров - Кендари Блейк

– Если он больше не член ордена, то что нам делать? – спрашивает Томас.

– Об этом я бы не беспокоилась, – отвечает Джестин. – Мы вас ждали.

Стоим в кабинете у Гидеона. Он долго-долго смотрит на нас. Наконец взгляд его останавливается на Джестин:

– Что ты им рассказала?

– Ничего такого, чего бы они уже не знали.

Я чувствую, как Томас сверлит меня взглядом, но не поворачиваюсь к нему. От этого ощущение хичкоковской[20] тошноты, медленно подступающее к горлу с момента, когда мы покинули лондонский Тауэр, только усилилось бы. Такое чувство, что все это не наше кино. Кажется, что все знают больше меня, и пребывание в информационном «лягушатнике» начинает бесить.

Гидеон тяжело вздыхает.

– Это поворотный момент, Тезей, – говорит он, упершись взглядом в свой письменный стол.

И он, как обычно, прав. Это я чувствую. Чувствовал с тех пор, как решил заявиться сюда. Но вот мы и пришли. Это последний миг, последняя секунда, когда я мог бы повернуть назад и мы с Томасом вернулись бы в Тандер-Бей и ничего бы не изменилось. Мы бы остались такими, какие есть, а Анна осталась бы там, где она есть.

Бросаю взгляд на Джестин. Глаза у нее опущены, но на лице такое странное, понимающее выражение. Словно ей прекрасно известно, что точку невозврата мы миновали несколько стран назад.

– Просто скажи мне, – говорю, – что конкретно представляет собой орден… Черного Кинжала?

Джестин, услышав англицизм, морщит нос, но я не в настроении ломать язык и коверкать гэльский.

– Они потомки тех, кто создал нож, – отвечает Гидеон.

– Как я, – говорю.

– Нет, – встревает Джестин. – Ты потомок воина, которого они связали с клинком.

– Это потомки тех, кто обуздал силу. Волшебники. Когда-то их называли друидами и видящими. Теперь у них нет собственного имени.

– И ты был одним из них, – говорю я, но он качает головой:

– Не по традиции. Меня приняли, когда я подружился с твоим отцом. Разумеется, моя семья имеет к ним отношение. Большинство старых фамилий с ними связано; за тысячелетний срок почти все выхолащивается и искажается. – Он снова качает головой, уплывая в воспоминания. Послушать его – так от таких, как он, плюнуть некуда, но у меня ушло на их поиски несколько лет.

Такое ощущение, будто мне завязали глаза, раскрутили вокруг собственной оси, а затем сорвали повязку и вытолкнули на солнечный свет. Понятия не имел, что являюсь аутсайдером древнего клуба. Я-то думал, я и есть этот клуб. Я. Моя кровь. Мой нож. Точка.

– А как насчет атамов на фотографии, Гидеон? Они просто подделки? Или есть и другие, подобные моему?

Гидеон протягивает руку:

– Можно мне его, Тезей? Всего на минутку.

Томас мотает головой, но тут все в порядке. Я всегда знал, что у Гидеона имеются тайны. И их наверняка гораздо больше, чем одна. Это не значит, что я ему не доверяю.

Сую руку в карман, вынимаю атам из ножен и аккуратным движением пальцев переворачиваю, дабы вложить рукоятью вперед в ладонь Гидеону. Он тожественно принимает его и поворачивается к темному дубовому секретеру. Ящики выдвигаются и закрываются. Он стоит к ним почти вплотную, но я все-таки успеваю заметить блеск стали. Когда он поворачивается к нам, в руках у него поднос, а на нем четыре ножа, совершенно одинаковых. Точные копии моего атама.

– Традиционные атамы ордена, – говорит Гидеон. – Чуть дороже, чем пятачок за пучок, как ты бы сказал, но – нет. Они не такие, как твой. Других таких, как твой, не существует. – Он знаком велит Джестин приблизиться. Она подходит с таким почтением на лице, что мне с трудом удается сдержать ехидный смешок и не фыркнуть. Но в то же время мне немного стыдно. У нее такой… уважительный вид. Не знаю, смотрел ли я когда-нибудь подобным образом на свой атам.

Гидеон ставит поднос на край письменного стола и меняет ножи местами, тасуя их, как фокусник, выполняющий трюк с тремя картами Монте[21]. Когда Джестин становится перед подносом, он выпрямляется и велит ей выбрать настоящий клинок.

Хотя мой нож никогда не ломался и не имеет ни малейших вмятин или царапин, помогающих отличить его от других, я узнаю его моментально. Он третий слева. Я чувствую это так сильно, словно он мне помахал. Джестин понятия не имеет, где он, но ее зеленые глаза вспыхивают, принимая вызов. Она делает несколько глубоких вдохов, затем вытягивает ладонь над подносом и медленно водит ею туда-сюда. Когда она неуверенно зависает над неправильным ножом, пульс у меня учащается. Я не хочу, чтобы она угадала. Это мелочность, но я не хочу.

Она закрывает глаза. Гидеон затаивает дыхание. Спустя тридцать напряженных секунд глаза ее распахиваются, она с улыбкой опускает руку и выбирает мой нож.

– Молодец, – говорит Гидеон, но тон его не назовешь довольным.

Джестин кивает и возвращает клинок мне. Я убираю его в ножны, стараясь не выглядеть при этом как ребенок, которому сломали игрушку.

– Это все прикольно, – говорю, – но какое это имеет отношение к чему бы то ни было? Слушайте, ордену известно, как открыть проход на ту сторону, или нет?

– Разумеется известно, – отвечает Джестин. Лицо ее разрумянилось – уж не знаю, какой салонный трюк она только что применила, чтобы определить, который из ножей мой. – Они уже это делали. И сделают снова для тебя, если ты готов заплатить цену.

– Какую цену? – спрашиваем мы с Томасом хором, но эти двое поджимают губы, игнорируя вопрос, словно он вообще не был задан.

– Я свяжусь с ними, – говорит Гидеон, и когда Джестин поднимает на него взгляд, он повторяет это более твердо.

На меня он вообще не смотрит, сосредоточившись на поддельных ножах, протирая их мягкой тряпочкой, словно они имеют какое-то значение, прежде чем убрать их обратно в ящик.

– Постарайся отдохнуть, Тезей, – говорит он, явно подразумевая, что отдых мне понадобится.

Наверху в гостевой мы с Томасом молча сидим каждый на своей койке. Ему это все не нравится. Я его не виню. Но не для того я проделал такой далекий путь, чтобы бездельничать. Она по-прежнему ждет меня. Я по-прежнему слышу ее голос и ее вопли.

– Как ты думаешь, что намерен делать орден? – спрашивает он.

– Помочь нам открыть дверь в ад, если повезет, – отвечаю я. Повезет. Ха-ха. Ирония.

– Она упомянула о цене. Она уверена? Ты имеешь хоть какое-то представление, что это будет?

– Не имею. Но цена есть всегда, и ты это знаешь. Разве не об этом вы, колдуны, всегда талдычите? Давай и бери, равновесие, три курицы за фунт масла?